А потом тряска прекратилась. Всё вокруг изменилось. Было темно и светло одновременно, словно я смотрела на солнце сквозь закрытые веки. Запахло чем-то знакомым, свежим, приятным, и я долго мучилась, вспоминая, что же так пахнет. Прохлада коснулась моего тела, обнимая его, как тот серебристый туман в машине, а на груди словно развели костёр, горячей точкой в том месте, где обычно был мой амулет с руной. Кто-то был рядом, держал меня за руку, поглаживая пальцы, а старушечий голос шептал неразборчиво, словно молитву. И вдруг я услышала:
— Лада! Открой глаза!
Ага, прям! Вот так сразу! Кома вроде не лечится по последним сведеньям! Но голос, знакомый голос, убедительный и мягкий, настойчиво повторил:
— Открой глаза, ну, будь умницей!
Я послушно напрягла веки, и — о чудо! — они дрогнули, приоткрываясь, затрепетали, свет рванулся мне в глаза, и я зажмурилась с непривычки. Потом захлопала ресницами, пытаясь справиться с нахлынувшим волнением. Неужели я снова буду жить? Неужели кошмар с киселём закончился?
Голос радостно приветствовал меня:
— Ну, Лада, с возвращением!
Глава 2. Большая семья
Первым, кого я увидела, нечётко и словно в тумане, был индеец с большим носом. Друг Алима. Как его там звали? Память отказалась выдавать информацию, словно в отместку за столько времени, проведенного в киселе. Кстати…
— Сколько? — выдавила я из глубины горла, и оно немедленно запульсировало болью. Да что ж такое?! Я же в коме была, а не под машинную иглу попала!
Индеец тут же положил прохладную ладонь на мой лоб, и это успокоило меня. Всё будет хорошо, так он сказал, и ему хотелось верить. Но вопросы остались, и я лишь молча глянула на него. Так глянула, видно, что он заторопился объяснить:
— Ты провела три месяца в больнице, в коме, подключённая к аппарату, который дышал за тебя. Я вынул трубку, теперь немного поболит и перестанет.
Три месяца? Три месяца жизни псу под хвост! Нет, Машку с её предложениями повеселиться и развеяться надо просто убить! От бессильной злости и от досады на всех и вся я захрипела, не в силах выговорить ни слова. Но парень снова накрыл ладонью мой пылающий жаром лоб. Странная у него была рука — тёплая, шершавая и вместе с тем словно окружённая прохладой. В общем, приятная. Он наклонился надо мной и продолжил:
— Помнишь меня?
Я кивнула.
— Как меня зовут?
Я неуверенно повела плечами. И правда, имя вертится на языке, а не поймаешь.
— А тебя как зовут?
— Лада, — выдавила я, — Яцкевич.
— Отлично! — обрадовался он. — А я Агей, Акимов сын.
Где-то над ухом каркнула ворона. Я вздрогнула от неожиданности. Агей, точно. Он был с нами в клубе… А вот куда он меня притащил? Я чуть повернула голову, пытаясь разглядеть окружающую меня действительность, и подумала, что на смену киселю пришёл бред.
Я лежала на поляне, на чудесной изумрудной траве, какой её любят описывать в фэнтезийных книжках про ведьм и эльфов. Вокруг нас с Агеем были в беспорядке разбросаны крупные белые камни. Впрочем, беспорядок — дело вкуса, по мне так можно было и аккуратнее сложить, но, в принципе, булыжники с неровными краями образовывали довольно-таки правильный круг. В середине, совсем рядом, торчал знатный валун, типа тех, что любил обтёсывать Обеликс. На нём виднелись свежие красные разводы. А возле него стояла самая прекрасная женщина, которую я видела когда-либо в жизни.
Больше всего она была похожа на цыганку. Но со славянскими чертами лица. Цыганскую одежду — пышные юбки до земли, небрежное декольте белой рубашки, открывающее пышную высокую грудь, бесчисленные монисто, бусы и браслеты — дополняли чёрные, как смоль, вьющиеся волосы и большие круглые глаза. Голова, обвязанная красной банданой, покачивалась из стороны в сторону в такт неслышной молитве, которую шептали полные алые губы. Заметив мой взгляд, женщина неодобрительно нахмурилась и спросила глубоким грудным голосом:
— Ну, а меня ты узнаёшь?
Я мотнула головой, хотя женщина вызвала у меня лёгкое ощущение дежа-вю. Где-то я её видела, очень давно, возможно, в раннем детстве, о котором у меня не было никаких воспоминаний.
Женщина тяжело вздохнула, бормоча:
— Говорила я ей, чаще привози ребёнка, иначе никогда меня не узнает… Нет! Не хочу отрывать её от реальной жизни! — передразнила она кого-то и отвернулась. А когда снова показалась мне — я сдавленно ахнула. Вместо молодой цыганки передо мной была старая, даже, можно сказать, дряхлая бабка, с морщинистым лицом и бородавкой на толстом мясистом носу. Волосы стали седыми и похожими на паклю, губы сжались в неприятную узкую полоску, только глаза под дряблыми веками остались прежними — ярко-чёрными и искристыми.
— Баба-Яга, — вырвалось у меня, и старуха зашлась весёлым квохчущим смехом:
— Ну наконец-то! Узнала! Вставай уж, ежели можешь!
— Яга Баюнна, может, ей полежать ещё? — подал голос Агей. — Как бы осложнения не приключилось.
— Агеюшка, — ласково глянула на него старуха, но от этого взгляда лично у меня душа свалилась в пятки, — ты бы так думал три месяца назад, когда посадил девочку в машину к пьяному басурманину!
Парень потупился:
— Не лайтесь. И так себе простить не могу!
— Не у себя проси прощения, а у неё, — буркнула Яга. — Давайте уже двигаться, вечер падает, Косматка заждалась!
Я приподнялась на локте, чувствуя, как начинает кружиться голова. Поляна действительно наполнялась вечерними сумерками, откуда-то наползал густой, как сливки, туман, клубился под деревьями, лаская росой траву. Агей протянул руку, и я ухватилась за неё, неловко вставая. Бабка пристально следила за каждым моим движением, но мне было не до неё. Ноги казались ватными, то и дело норовили подогнуться в коленях или подвернуться в щиколотках. Агей тоже был настороже, его рука легонько легла на мою талию. Решив, что ещё не пришло время выпендриваться, я позволила ему придерживать моё непослушное, живущее собственной жизнью тело. Но в одном Яга права. В клубе он был трезвее нас всех и вполне мог сесть за руль. Тогда бы и аварии не случилось.
— Интересно, кто раньше доберётся до лошади — мы или туман?! — проворчала бабка под нос, пряча в складки юбки огромный кухонный нож. Краем глаза я заметила возле валуна обезглавленную тушку курицы в лужице вытекшей из шеи крови и против воли передёрнулась. Агей наклонился ко мне:
— Ты чего?
Я молча кивнула на птичий трупик, и парень пожал плечами:
— Ну, надо же было жертву принести, чтоб тебя вытащить.
— Лучше курицу, чем… — Яга не закончила фразу и многозначительно оскалилась в совершенно дикой ухмылке. Мне вдруг
