Утробный вой зазвучал еще до того, как появилась реальная угроза — нагайку Витольд боялся пуще любой бабайки. Нужно срочно ретироваться, а то все равно в итоге окажусь виноватой — в конце концов, он отец, вот пусть и учит уму-разуму. Дай Лебеда девочка будет, ее и стану воспитывать.
***
Где же они пропадают? Я ведь говорила Ольгерду — нельзя брать такого маленького на охоту. Выехали с рассветом, уже темнеет, а их все нет и нет. Может, бандиты? Нет, все окрестные давно вымерли. Может, Витольд упал с кобылы и сломал ножку?
Я шагала из угла в угол, подметая полами ставшего слишком узким платья пол. Маргоша хмыкнула над моим несчастьем и продолжила вязать из овечьей пряжи Витольду шапочку, периодически засыпая. Может, их медведь загрыз? Лебеда, как же я дурею, когда ношу ребенка, одна мысль глупей другой.
Который год я жила в ожидании несчастья — так преступник ждет, что его в один день застанут на месте злодеяния. Чем лучше обстоят дела, тем сильнее мне кажется, что долго так продолжаться не может. Я ухватила кусок яблочного каравая, проклиная свой вечный голод — утро, день, ночь, а я все поглощаю еду, как бездонная бочка. Даже у печати Шебы есть свои пределы — еще немного, и никакая магия не скроет мою пышность.
К тому моменту, как за окном послышался стук копыт, я успела довести себя до исступления, и бросилась к дверям в лучших традициях истеричной супружницы. Когда они распахнулись, я увидела восседающего на плеча Ольгерда сына. Хоть они и смеялись, меня обуял страх — потому что новехонький, сшитый из голубого бархата кунтуш Витольда был обагрен кровью.
И не только кунтуш — щека с перчатками тоже были в крови, о святой Лебеда, говорила тысячу раз, что он порежется! Ольгерд поставил Витольда на пол, и я вцепилась в плечи сына, чем изрядно того напугала.
— Витольд, что случилось?! Ты поранился?! Где болит?!
— Ни балит, — удивился он.
Пока я пыталась отыскать рану, Витольд увиливал, теперь перепачкав кровью не только себя, но и меня. Ольгерд переглянулся с Конрадом, перекинувшим через плечо тушу огромного кабана, и прошептал одними губами то, что подозрительно походило на «бабы».
— Успокойся, Милена, не его это кровь, — вздохнул Ольгерд и тут же лучезарно улыбнулся: — Гордись, жена: в поединке на саблях твоему сыну равных не будет! Витольд, покажи матери добычу!
Витольд словно только и ждал команды: проворно вывернулся из моей хватки и побежал к походному мешку, как фокусник вытащив оттуда тушку русака. Ухватил зайца за длинные уши и поднял вверх: здоровенного и белого, с потускневшими черными глазами-пуговками, распоротого от шеи до брюха.
— Мама, смотри, зая! — гордо объявил Витольд и засмеялся.
Ольгерд взъерошил ему волосы, и рыжие кудряшки сразу стали торчать во все стороны. Витольд зарделся от удовольствия и бросил на меня взгляд победителя.
— Заяц, — поправил его Ольгерд, и продолжил: — Мы с ребятами напали на след кабана под Сляднево и спустили гончих; гнали до самой гряды. У оврага настигли, и, пока мы его забивали, Витольд приметил в кустах подстреленного зайца. Во мгновение ока, я не преувеличиваю, Милена — во мгновение ока! — прирезал. Чисто, филигранно, одним движением!
— Пирезал, — подтвердил Витольд, довольно хлопнув по поясу, у которого висела сабля в пол его роста. — Одним махам!
И уронил тушку на пол, прямо на пол, который недавно покрыли вишневой древесиной. Разрез на добыче был и вправду чистый, и такой глубокий, что внутренности вывалились наружу.
Желудок моментально отозвался рвотными позывами. Меня и без того выворачивает от любых странных — диапазон которых последнее время стал очень широким — запахов, а заяц пах невыносимо отвратительно.
— Мама? — испугался Витольд.
— Сын, будь добр, отнеси зайца на кухню, — произнёс Ольгерд приказным тоном. — Милена, тебя, да от вида крови?!.. Какая ирония!
Подталкиваемый Конрадом, Витольд послушно потащил за уши мертвое животное, оставляя по всему коридору длинный след. Кровь впитывалась в половицы усадьбы, и теперь кровь зайца, также как кровь Ольгерда и моя собственная, въестся в древесину, оставаясь там навечно.
Усадьбу никогда не отмыть от крови.
***
Полоскало меня до самой полуночи — караваем, булочками, и всеми прочими трапезами за последние полдня. Маргоша причитала и охала, служанка придерживала волосы, а я раздумывала над тем, как умудрилась дважды попасться в одну и ту же ловушку.
Когда меня расчесали, умыли и переодели в длинную ночную рубаху — так скоро и ходить сама разучусь — я со страдальческим выражением лица вошла в спальню. Ольгерд уже развалился на кровати, погруженный в чтение допотопного экземпляра «Traité magique de Salomon». Странные дела — он уже долгое время не касался оккультных книг, и не одобрял, когда их касалась я. Ольгерд как ни в чем не бывало положил том на прикроватный столик и невинно спросил:
— Тебе лучше, милая?
Ближайшие полгода мне не станет лучше. Нужно будет посмотреть, что Ольгерда могло так заинтересовать в «Traité magique» — насколько я помню, обычный трактат по прикладной магии крови. Усевшись рядом на кровати и распустив косу, я тут же вспомнила, из-за чего на него разозлилась.
— Он слишком маленький для охоты, Ольгерд.
В ответ муж помолчал с минуту и махнул рукой:
— Брось, я с братом…
Да хватит про своего брата рассказывать, ты убил его! И я не хочу, чтобы Витольд сделал то же самое со своим! Вместо злости на меня напала плаксивость, и я разъярилась еще больше, на этот раз на саму себя. Когда я была на дороге, была куда умнее и прозорливее, и собой владела лучше — замкнутая и вальяжная жизнь в усадьбе превращала мозги в кашицу.
Ольгерд, втайне не терпящий женских слез, а внешне перед ними пасующий, тотчас приобнял меня за плечи:
— Что ты расстраиваешься, цветочек мой? — вздохнул он. — Сама знаешь, когда ты в положении, то вечно раздуваешь из мухи слона. Прирезал зайца, да и черт бы с ним.
— Как он вообще умудрился подобраться к зайцу? — всхлипнула я. — Быстрые же твари.
— Сказал же, подстрелили, — нахмурился Ольгерд.
Как-то не было у меня такой уверенности, и, судя по тону Ольгерда, у него ее не было тоже.
— Я не видела стрелы.
— Значит, слегка задела, — сказал Ольгерд. — Ложись спать, обсудим на свежую голову.
Завтра спрошу Витольда. Ольгерд загасил свечу и отвернулся, укрывшись одеялом. Я несколько озадачилась таким
