место комнаты или даже поворот вокруг оси резко улучшал качество изображения. Небольшой штурвал, укрепленный в стене, поворачивал в нужном направлении антенну сложной конструкции.
Каким же образом радиоволны все-таки доходили до антенны Владимира Сергеевича? Об этом мало знал и он сам. Он мог только сказать о необыкновенной чувствительности своего телевизора. Можно было предполагать, что какая-то часть волны, слишком слабая для того, чтобы ее уловили обычные приемники, все-таки огибала Землю. При благоприятных условиях приемник Горева мог принимать все станции Европы, но были дни, когда приемник вообще не принимал ничего.
Однако такие перерывы становились все реже. Ликвидировать их совсем, сделать возможным прием в любое время любой передачи телевизионных радиостанций пока восточного полушария, а потом и западного было целью работ талантливого инженера-изобретателя.
У Владимира Сергеевича был помощник и ученик — восьмиклассник, сын соседа, Петя. Он вертел штурвал антенны, возил по всей комнате тяжелый столик с телевизором и мастерил, пользуясь консультацией своего шефа, оригинальные радиоприемники.
Однажды вечером мы втроем уселись у экрана телевизора.
— Что будем смотреть? — спросил меня как гостя Володя.
— Конечно, в первую очередь Москву, — попросил я.
Признаться, я немного волновался: мысль о возможности видеть телепередачу на таком расстоянии не укладывалась в голове. Я как будто шагнул через границу реального в другой, фантастический мир.
Орудовал Петя. Он повернул переключатель на небольшом распределительном щитке. Крохотные лампочки осветили шкалу вольтметра, шкалу показателя количества строк разложения и шкалу длины волны. Слабо фосфоресцировали какие-то лампы — индикаторы, как их назвал Владимир Сергеевич. Запел тонким голоском стабилизатор, поддерживающий нужное напряжение. Убедившись в правильности работы включенных приборов, Петя щелкнул включателем приемника. Мигнули лампочки, послышался низкий гудящий звук — «фон» настройки. Пока нагревались лампы, Петя, вращая штурвал, установил в нужном направлении антенну.
С экрана полился мягкий, чуть голубоватый свет, показалась таблица настройки. Начался прием телевизионной передачи из Москвы. Передача шла ровно, без искажений, с изумительной четкостью изображения. Изредка мигал сиреневый глаз индикатора на шкафу усилителя.
— Это мигание, — объяснил Владимир Сергеевич, — означает ослабление силы принимаемых сигналов. Тогда автоматически вступают в действие новые звенья цепи усилителей, и, как видишь, на экране мы не замечаем уменьшения яркости или четкости изображения, или ослабления громкости звука. Звенья цепи усилителей выключаются при увеличении силы принимаемых сигналов. Прежде мы делали это сами, но делали медленно и неточно. Пришлось поработать над автоматизацией.
Мне хотелось воспользоваться удачным для дальнего приема вечером, я попросил Владимира Сергеевича «пройтись» по столицам Европы. Ближайшая была Варшава. В телецентре Варшавы шел концерт, и мы смотрели его до перерыва. В перерыве Петя снова стал у штурвала антенны. Володя вращал рукоятку настройки. Мягко светил экран.
Вдруг послышался слабый мелодичный звук колокола. На экране замелькали какие-то тени. Петя поднял голову, вопросительно посмотрел на Владимира Сергеевича.
— Владимир Сергеевич, опять! — сказал он почему-то шопотом.
Горев, нахмурившись, сидя в каком-то неестественном положении, вертел рукоятки. Я посмотрел на циферблат. Стрелка указателя числа строк разложения стояла на 1100. Передатчика, работающего с таким количеством строк разложения, как я знал, не было еще ни в одной стране.
Я хотел было спросить, какую же станцию они ловят, но, видя насторожившиеся лица Владимира Сергеевича и Пети, промолчал. Прислушавшись к низко и глухо гудевшему динамику телевизора, я снова услышал мелодичный звон-аккорд нескольких хрустальных колоколов. Прыгали разноцветные пятна на экране. Затем экран вдруг разделился по вертикали на три части. На каждой из них двигались одинаковые тени.
— Петя, — почему-то тоже шопотом сказал Владимир Сергеевич, — давай! Только осторожней, не спеши!
Петя кивнул головой, чуть шевельнул штурвал. Экран снова стал цельным. Справа появилась темная полоса. Владимир Сергеевич повернул рукоятку где-то справа, полоса исчезла, кадры экрана побежали сверху вниз. Владимир Сергеевич остановил их. Тени на экране перестали мелькать, но были слишком прозрачны и расплывчаты для того, чтобы что-нибудь можно было разобрать.
Перестали звенеть колокола, раздался новый звук: откуда-то еле слышалась человеческая речь. Говорил человек на незнакомом языке. Голос волнами то исчезал, то появлялся. Ни одного слова нельзя было понять, как я ни напрягал слух. Чей бы ни был этот язык: китайский, малайский — любой язык мира, в нем должны прозвучать слова, одинаково звучащие на многих языках. Однако я не услышал ни одного знакомого слова.
Голос звучал мерно, старательно произнося каждый слог.
В речи явно преобладали согласные, но каждое слово заканчивалось тянущейся гласной. Голос был низкий, с щелкающими, шипящими звуками. Впрочем, необычность тембра можно было отнести за счет искажений в передаче.
Видимость на экране не улучшалась. В середине его не то стоял, размахивая руками в широких рукавах одежды, человек, не то птица, сидя на заборе, хлопала крыльями.
Наладив, сколько мог, телевизор, Владимир Сергеевич подошел к шкафу-усилителю, пытаясь что-то сделать там. Не видя экрана, он смотрел на нас, меня и Петю, желая по нашим лицам понять, не улучшилась ли видимость на экране. Но этого не было. Он отошел от шкафа, снова посмотрел на экран, послушал, покачал с сомнением головой, пожал плечами, потом сел рядом и засмеялся.
— Что это за передача, как ты думаешь? — спросил он.
Я в недоумении пожал плечами.
— Вот такой ерундой нас с Петей угощают уже не первый раз. Но понять хоть что-нибудь невозможно: слишком слабая волна. Хватит, Петя. Давай свет. Все равно и сегодня лучше не будет.
Петя включил свет, засуетился у приборов, выключая их.
— Я слушаю. Продолжай! — напомнил я.
— Да продолжать-то не о чем, — сказал Владимир Сергеевич. — Не первый уже раз мы видим такие прозрачные тени, слышим колокола и эту речь. Очевидно одно: сигналы доходят до нашей антенны без искажений. Но наш усилитель, видимо, для них слаб.
— Послушай, Володя, — воскликнул я, — а может быть, это передача с Марса!
— Видишь ли, — пожал плечами Владимир Сергеевич, — к нашему приемнику Марс, по сути, ближе, чем Англия. Если бы на Марсе шли телевизионные радиопередачи, мы ловили бы их даже легче, чем Лондон. Но мы знаем, что если на Марсе и есть жизнь, то самая элементарная. Ну, а теперь — спать!
Следующий вечер я провел на собрании местных археологов. А через день, заглянув в мастерскую, увидел, что от шкафа-усилителя остались «рожки да ножки». Петя лакировал дверцу нового, увеличенного в объеме шкафа. Владимир Сергеевич, насвистывая, с карандашом и логарифмической линейкой в руках углубился в сложные схемы на чертежном столе.
Через десять дней у стены стоял новенький, пахнущий лаком шкаф-усилитель. Вечером мы переключились на волну таинственной станции. Но она молчала.
Проходили минуты, часы... Бледно светился экран, на нем пошевеливались горизонтальные линии — сплошные и пунктирные. Мы напряженно вслушивались, всматривались в прямоугольник экрана. Напряжение скоро сменилось усталостью. Мы начали переговариваться, усаживаться поудобнее, вставать и ходить по комнате. Аппарат молчал.
Наступила полночь. Несмотря на протесты Пети, он был отправлен домой. Мы с Владимиром
