Разумеется, некоторые из заключенных «Аркхема» слишком опасны, чтобы позволить им свободно передвигаться по больнице. Взять хотя бы Убийцу Крока. Наверняка он помнил их первую и пока последнюю встречу так же ярко, как и Харлин. Она понятия не имела, как его перемещали по больнице – обычного кресла на колесиках хватило бы секунды на две, не больше. Но Крок являлся уникальным экземпляром. Харлин внимательно ознакомилась с карточками всех пациентов, и, если бы ей пришлось расположить их в порядке убывания по степени угрозы, четыре ее подопечные не попали бы даже в первую десятку.
Разумеется, вне больницы все они представляли значительную опасность, особенно Памела Айсли. Но они находились не «вне», а «внутри», и осознавали, что никогда не покинут эти стены (если Сорока вообще представляла, где находится). Но обращаться с Маргарет Пай так, будто она слыла одним из ужаснейших преступников, явно не пошло бы ей на пользу. Так у нее никогда не возникнет причины сказать что-то, кроме «Блестящая штучка!»
– Мы вам еще нужны? – спросил у Харлин один из санитаров.
На груди у него висел бейджик с мальчишеским именем «Кевин», плохо подходящим человеку под два метра ростом, игравшему когда-то на позиции лайнбрекера в профессиональной команде по американскому футболу города Готэм.
– Нет, все в порядке.
Он повернулся было к двери, но потом решительно шагнул к Харлин и прошептал на ухо:
– Опасайтесь Харриет. Она сегодня в редкостно дурном настроении.
Вооруженный охранник выпустил санитаров, закрыл дверь и снова встал перед ней в позе «вольно». Харлин внутренне поморщилась: мы тоже готовы к бою, не только Харриет. И мы стреляем первыми.
Она повернулась к группе женщин. Памела Айсли по-прежнему не обращала на нее внимания. Сегодня ее привязали так, что она едва дотягивалась до самых длинных прядей своих волос. Харлин подумала, не позвать ли санитара, чтобы он немного ослабил ремни.
Харриет смотрела на нее с такой злобой, словно ее глаза пускали лучи смерти. Сорока тихо бормотала «блестящая штучка, блестящая штучка», уставившись на горло Харлин с подозрением и обидой, точно отсутствие кулона являлось персональным оскорблением. Мэри Луиза все так же твердила «это не я», но еще не дошла до стадии припадка и рыданий.
– Отлично, мы снова вместе, – Харлин надеялась, что ее жизнерадостный тон звучит естественно, – и можем поговорить о том, что каждая из нас ожидает от этих встреч. Я дам вам немного времени, чтобы…
– Не нужно мне ваше время, я могу и сейчас вам все выложить, мисс, – заявила Харриет.
Видимо, именно так выглядит человек, про которого говорят «нарывается», предположила Харлин, а вслух сказала:
– Правильнее называть меня не «мисс», а «доктор». Или даже «док».
– Ладно, док, слушаюсь, – на щеках Харриет проступили красные пятна. – Вы же главная, как и все ваши докторишки. Нам только и остается, что терпеть. Это ваш мир, но мы вынуждены в нем жить. Если это вообще можно назвать жизнью, – она потрясла цепями.
Харлин вдруг подумалось, что кому-нибудь стоило предупредить ее об умении Харриет Пратт читать мысли.
– Отлично, док, – продолжала пациентка. – Раз уж вам так хочется знать, чего я жду от этих встреч, как вы их называете, – Пратт выпрямилась на стуле, насколько позволяли цепи. – Чаю.
Харлин недоуменно моргнула.
– Повторите?
Пратт возвела глаза к небу.
– Черт меня побери, док, Господь ушей тебе не дал? Или ты на самом деле такая тупая? Чаю я хочу! Чао! Чайка! Чайна Таун, чайный пакетик, слыхала? Отвечаю: хочу чаю!
Харлин заглянула в историю болезни Харриет, чтобы убедиться, что сегодня ей не забыли дать нужные лекарства, как вдруг заговорила Памела.
– Она про напиток. Чай. Хоть «Английский завтрак», хоть Эрл Грей. Да хоть «Липтон».
Голос ее звучал так же устало, как и во время первой встречи, но Харлин показалось, что она уловила едва заметную нотку веселья. Важная деталь.
– Это не я! – внезапно разрыдалась Мэри Луиза. – Это ты! Это ты виновата!
– Она права, Харриет, – равнодушно растянула Памела, которая уже и не пробовала дотянуться до волос, а сидела, задумчиво рассматривая ногти. – Ты ведешь себя как идиотка. Я-то сразу сообразила, что ты имеешь в виду, но я здесь уже так давно, что успела бы вырастить стометровую секвойю. Знаю, по идее, это должен быть жаргон кокни…
– Не должен быть, а так и есть, – рявкнула Харриет. – Позырь в сети, сама увидишь!
– …но док, скорее всего, решила, что тебя хватил удар и ты заговариваешься, – Памела тяжело вздохнула. – Как бы я хотела построить машину времени и перенестись назад в те дни, когда я тоже не представляла, что ты несешь. Тогда было бы легче не обращать на тебя внимания.
Напряжение в комнате нарастало. Харлин услышала, как охранник позади нее открыл дверь и позвал санитаров. Она чуть повернулась на стуле и подняла руку, приказывая им оставаться в коридоре. Те уже приготовились бежать в комнату, чтобы усмирять ее пациенток, чего она не могла им позволить. Она намеревалась показать этим женщинам, что ей не понадобится взвод охраны с ремнями и успокоительным всякий раз, когда кто-то в плохом настроении. Особенно учитывая тот факт, что все пациентки и так были прикручены к стульям.
– Объявляю перерыв, – доктор Квинзель махнула коллегам. – Нам всем действительно не помешает чашка крепкого чая.
Воинственное настроение Харриет мгновенно испарилось. Она радостно ухмыльнулась.
– Вот это правильно, душечка. Мне Эрл Грей, если не трудно.
– Мне травяной, – Памела явно мечтала провалиться сквозь землю.
Харлин повернулась к Сороке и Мэри Луизе.
– Блестящее, – надулась Сорока, глядя на шею Харлин.
– Хочу сипучку! – заявила Мэри Луиза. – Не хочу плотивный тяй, хочу сипучку.
Харлин посмотрела на санитаров.
– Кто-нибудь, запишите, что нужно. Харриет – Эрл Грей, Памеле – травяной. Для Маргарет Пай воду и побольше блестящих кубиков льда, лимонад для Мэри Луизы – без
