Облако.
Лист на ветру.
Правая рука хватается за каменный уступ.
Пальцы врезаются в выемку.
Тело раскачивается.
Мышцы растягиваются… Хруст.
Кричу, но не отпускаю.
Хватаюсь второй рукой.
Боль разрывает руку.
Они не хотят держаться.
Вдыхаю воздух. Раз. Другой.
Вверх!
Запрыгиваю на уступ.
Падаю грудью вниз, размахивая ногами.
Опускаюсь на твердый камень.
Тело дрожит. Рука болит.
Но я жива. Пока что.
Чуть не упав, я кое-чему научилась.
Голос сказал мне жить…
В этот раз он был не только мамин.
Мой тоже.
Закрываю глаза.
Ветер обдувает истерзанное тело.
На мгновение все замирает.
Пауза.
Отдых.
Потом ветер приносит эхо.
Голоса.
Кто-то говорит где-то наверху.
Открываю глаза.
– Эй? – кричу.
Тишина.
Поднимаюсь, пробую снова.
– Эй, там есть кто-нибудь?
– Оно говорящее. – Голос шипит.
– Все девочки говорят.
– Да. Говорят. Плачут. Кричат.
Две фигуры возникают на утесе.
Спрыгивают вниз.
Думаю, сорвутся.
Но они… слетают?.. на уступ.
У них крылья. Кожистые. Серые.
Одежды тоже серые.
Длинные мантии, скрывают головы и тела.
Сливаются со всем, сложно увидеть края.
Лица за белыми масками с человеческими чертами.
Не могут они быть людьми.
Зря я их позвала.
Что-то с ними не так.
Не только их странный вид.
Что-то еще.
Мне жутко, волосы дыбом встают.
Сейчас бы мое копье.
– Что вы такое? – Вопрос.
Они отвечают хором: – Хвататели.
Один показывает на себя: – Я тот, кто Первый.
Показывает на другого: – Он тот, кто Второй.
Первый крупнее. Первый – первый. Главный.
Главные хотят всем показать, что у них власть.
– В ней есть краски, – говорит Второй.
– Яркие, – соглашается Первый. – Красиво. Как радуга.
Второй подпрыгивает ко мне.
– Ты одна, маленькая радуга?
От страха сводит живот.
– Нет, – вру. – Я здесь с мамой.
Которая умерла.
– И папой.
Который сбежал к другой много лет назад.
– Целой компанией.
Первый затихает. Склоняет голову набок. Прислушивается.
Смеется.
– Лгунья. Нет ни родителей, ничего нет. Маленькая потерявшаяся радуга.
Я отползаю назад, упираюсь спиной в камень.
– Не бойся, мы находим потерявшееся, – говорит Второй. – И тебя нашли.
– Мы тебя схватим, – соглашается Первый.
– Не подходите! – кричу.
Они не боятся.
Я маленькая, они большие.
У них есть крылья.
Цепкие когти.
У меня – только я.
Я не свожу с них глаз.
А сама ощупываю стену.
Ищу камень. Оружие. Что-нибудь!
Ничего не нахожу.
Они приближаются.
За маской слышен вдох.
– Она повреждена.
Второй недоволен.
Повреждена – это плохо?
Плохо для них, хорошо для меня.
– Да, – говорю, – я сломала руку. Разбила голову. Со мной все не так.
– Ее можно залатать, – говорит Первый.
– Чтобы снова сломать? – спрашивает Второй.
Первый пожимает плечами.
– Не наша забота. Наше дело – хватать. Латать. Отдавать ему.
Второй кивает.
Первый бросается ко мне.
Я замахиваюсь кулаком. Пинаюсь. Кричу.
Бесполезно.
Нечеловеческое создание крупнее меня.
Быстрее меня.
Сильнее меня.
Меня схватили.
Внизу
Мы парим над лесом голых веток.
Я не бьюсь.
Нет крыльев.
Если высвобожусь – упаду.
Первый кружит в воздухе.
Под нами каменная глыба. Похожа на яйцо, лежащее на боку.
Напротив – дерево.
Между ними – грязь.
Несемся прямо к ней.
Желудок подлетает к горлу.
Кожа вот-вот лопнет.
Земля раскрывается, словно пасть.
Нас поглощает.
Падаю на пол. Встаю. Еле держусь на ногах. Серая дымка.
Ладонь ударяется о холодный камень. Стена.
Стена переходит в пол. Пол переходит в потолок.
Тоннель.
Второй говорит Первому:
– Надо сказать ему, что мы схватили.
– Я скажу. Ты ее залатай.
Крылья Второго опускаются от разочарования.
– У тебя хорошо выходит. Будет блестящая, как новая.
Второй выпрямляется. Гордый.
Мой желудок закручивается в узел.
Я – кукла.
Добыча.
Для него.
По-настоящему главного. Первый – главный только для Второго.
Есть кто-то еще.
Второй берет меня за руку.
Куда-то ведет.
Я не сопротивляюсь.
Сейчас мне некуда бежать.
Коплю силы. Жду, пока появится возможность.
Перед нами дверь.
Серая, как и все.
Второй ее распахивает. Вталкивает меня внутрь.
Вижу полки.
На них прозрачные кубики желе.
Не может быть.
Это что-то другое.
Дверь закрывается.
Щелкает замок.
Я взаперти.
Второй бросается ко мне. Я отпрыгиваю.
Поднимаю руки.
Сломанная не собирается в кулак.
Не может меня защитить.
Второй пролетает над моей головой.
Приземляется у полок. Берет два кубика, подбрасывает в воздух.
Сверху выбрасывается металлическая рука, ловит кубики.
С потолка свисает много рук.
Кубики летают туда-сюда.
Слепляясь.
Разлепляясь.
Второй наблюдает за руками.
Я осматриваюсь.
Ищу оружие… выход… что-нибудь.
Ничего нет.
Слышу мамин голос в голове: «И знания можно использовать как оружие, Из».
Она так сказала, чтобы я согласилась пойти в школу.
Вовсе не значит, что это правда.
Второй глупее Первого.
Может, о чем-то проговорится?
– Что это за место? – спрашиваю.
– Сюда мы приносим краски.
– Я отдам вам часть своих красок, если поможете мне выбраться.
Второй смеется. Звук высокий. Резкий.
– Краски не для нас! Мы находим. Даем. Себе не оставляем. Они для него.
– Кого «него»?
– Того, кто забирает цвета.
Бессмысленно.
Сверху кто-то шипит.
Руки растворяются в облаке пара.
Что-то падает.
Желе. Другой формы. Не кубик, а сфера.
Второй выцепляет его из воздуха.
– Лекарство!
Подлетает ко мне.
Я отхожу.
Нетерпеливо фыркает, шлепает сферу о мою сломанную руку.
Пытаюсь ее счистить.
Счищать нечего.
Она впиталась в кожу.
Жжет.
Снаружи. Потом внутри.
Падаю.
Корчусь.
Кричу.
Жжение слабеет.
Чувствую его все меньше, меньше, потом – ничего.
Приподнимаюсь.
Нет боли. Нигде.
Трогаю руку. Целая.
Лекарство.
Второй возвышается надо мной. На руку падает вторая сфера.
Пытаюсь смахнуть. Слишком поздно. Она – часть меня.
В этот раз нет жжения.
Только туман в голове.
Второй выволакивает меня из комнаты.
Пытаюсь запомнить дорогу.
Не могу.
Все сливается в серость. Один тоннель. Потом – другой.
Я в комнате. Большой? Маленькой?
Не знаю. Меня клонит в сон.
Мир постепенно меркнет.
Хвататель бросает меня на пол.
Не на пол. На кровать.
Голова ударяется о подушку.
Он уходит.
Я борюсь со сном.
Проигрываю.
Бет
Правда
Кэтчин резко оборвала свой рассказ и повернулась к окну. Она сидела, всматриваясь в длинные вечерние тени, а я обдумывала услышанное.
Чудовища, иные места. Измерения. Все это казалось невероятным, но я чувствовала, что Кэтчин не лгала. В конце концов, я – живое доказательство тому, что в мире больше граней, чем нам кажется. Ладно, не живое… но все же доказательство.
Только мы пока не узнали, как Кэтчин вернулась в наше измерение в ночь пожара.
– Не можешь же ты остановиться на этом моменте?! – выпалила я. – Как ты спаслась?
Само собой, она не обратила внимания на мои слова. Я посмотрела на папу.
– Спроси ее, что было дальше!
Он проигнорировал меня и сказал, обращаясь к Кэтчин:
– На сегодня все, да? Ничего страшного. Я еще зайду.
Что на него нашло? Мы даже не добрались до пожара, а его-то нам и надо расследовать! Вдруг Кэтчин к нам повернулась, и я со стыдом обнаружила, что глаза и щеки у нее впали – ей было тяжело рассказывать эту историю. Папа это заметил. В отличие от меня.
Он встал и улыбнулся.
– Может, мне с кем-нибудь связаться? С вашим родственником, например?
– Переживаете, что я совсем одна? – Ее губы сложились в злую ухмылку, четко говорящую: «Оставьте меня в покое!» – Не стоит. У меня есть кое-кто.
Папе явно хотелось уточнить, кто именно, но он сдержался. Я пошла за ним к двери, но обернулась на Кэтчин, прежде чем выйти. Просто чтобы убедиться, что она в порядке.
Она смотрела прямо на меня.
Нет, конечно нет. Она смотрела сквозь меня, на папу. Я подавила желание помахать ей и выскочила в коридор до того, как дверь захлопнулась.
Я не проходила сквозь стены при папе. Зачем лишний раз напоминать ему о том, что я мертва? К тому же мне и самой приятно было вести себя, как живой человек. Если бы я потеряла осознание вещественности мира, я бы начала пролетать через все, словно… ну, призрак.
В приемной чуть убавилось пациентов, и у стойки дежурила только та светловолосая медсестра, которая нас встретила. Она выпрямилась, увидев папу, и с заметным любопытством спросила:
– Долго вы там сидели! Ну как, она вам помогла? Она не очень хорошо помнит события той ночи.
Все пациенты тут
