Сушкин еще помолчал и добавил:
— Но не так даже денег жалко — хотя, конечно, и жалко! — как жаль потерянного времени. Ведь тупое же и бессмысленное занятие!.. Правильно говорят, что карты — низменная и грубая страсть, недостойная культурного человека.
— Это верно! — согласился с ним здоровяк. — У меня после пульки всегда появляется такое ощущение, будто я поглупел во время игры на какой-то там градус!
— Точно! — подхватил Сушкин. — Встаешь из-за стола форменным дурнем… в особенности если при этом проигрался в пух! А на здоровье как вредно отражается.
В дверь купе из коридора осторожно постучали, и сейчас же дверь поехала в сторону, и в проеме возникла мужская фигура.
Фигура ласково улыбалась и держала в руке колоду карт.
— Нет ли, товарищи, желания сгонять пулечку? Ищем партнера!
— Здесь дурней нема! — сухо сказал Сушкин. — Закройте дверь!
Но его попутчик конфузливо (так показалось Сушкину) улыбнулся, пробормотал: «Можно, пожалуй, одну пулечку сгонять, маленькую!» — поднялся и, не глядя на Сушкина, вышел из купе…
Сушкин посидел один, помучился и… вышел следом за ним!
В соседнем купе все было приготовлено для игры: уже был и чемодан поставлен на попа, и лист бумаги разграфлен, и трое мужчин уже дымили вовсю папиросами.
Благодушный здоровяк собирался сдавать карты, но, увидев Сушкина, бросил стасованную колоду на чемодан и радостно сказал:
— Ну вот, слава богу, и четвертый партнер появился! Хорошо, что еще не начали!
Один из игроков, усатый, с лицом серым и тяжелым, как плотно набитый мучной мешок, глубокомысленно прогудел басом:
— Втроем играть — только карты бить!
Быстро разыграли сдачу. Сдавать вышло Сушкину.
Карты он бросал вкривь и вкось, пальцы у него дрожали, и лицо было несчастным, как у алкоголика, когда он пьет первую рюмку.
КОСТЮМ К ЛИЦУ
Окна в клубном зале раскрыты настежь, и музыка выплескивается прямо на улицу, на темную, свежую, еще не пропылившуюся зелень молодых лип. И музыка эта такая радостная, такая подмывающая, что, кажется, еще минута — и даже строгие уличные фонари не устоят на месте и, склонив матовые головы, каждый перед своей липкой почтительно проскрипят:
— Разрешите вас пригласить!..
Самодеятельный молодежный оркестр старается изо всех сил, льняной хохолок на лбу его создателя и дирижера Кости Проценко взмок и потемнел, галстук вырвался на свободу и бьет Костю по плечу при каждом неистовом взмахе его рук, но широкая, довольная улыбка не сходит с покрасневшего, усталого Костиного лица. Бал определенно удался, все танцуют, скандальных происшествий не было и нет и, видимо, уже не будет. Что же еще нужно для простой и доброй Костиной души?!
То и дело, прерывая танец, танцоры топчутся подле дирижера, выкрикивая свои просьбы, иначе он, оглушенный громом музыки, не услышит их.
— Костя, будь другом, дай там что-нибудь такое… Понимаешь?!
И Костя Проценко, продолжая дирижировать, полуобернувшись, кричит им в ответ:
— Сейчас дам полечку и вальсик… для нормы, понимаешь?! А потом… что-нибудь такое!..
Бал костюмированный, но танцоры одеты кто во что горазд. Но хотя одеты они по-разному и лица у них разные, однако, если приглядеться, что-то есть общее между ними. Наверное, так кажется потому, что эти молодые, непохожие одно на другое лица выражают общую непринужденную веселость и озарены светом внутренней интеллигентности.
Оркестр сыграл польку, сыграл вальс и грянул обещанное Костей «что-нибудь такое».
Железный стремительный ритм. Четкий, как перестук кузнечиков в знойный летний день. Не усидеть на месте, ноги сами начинают его выбивать.
Сразу стало тесно, жарко и очень весело. И наверное, поэтому никто вначале не обратил внимания на вошедшего в зал молодого человека в синем бостоновом костюме с пестрым галстучком на белой шелковой подкладке — в просторечии такие галстуки называют «галстук в подштанниках».
Он остановился в дверях, послушал музыку, посмотрел, как танцуют. Выражение значительности на его лице сменилось выражением беспокойства и неодобрения. Он покачал головой и стал еще внимательней присматриваться к танцующим, пока, наконец, не увидел ту, которую хотел увидеть.
Она была в белом, бальном, сильно декольтированном платье. Тонкие плечи обнажены, на полудетской груди выступали крупные ключицы. Скуластенькая, с простым и милым личиком рабочей девчонки — певуньи и озорницы. На модной прическе шлемом с начесами на уши чудом держится маленькая золотая картонная коронка. Он — низкорослый, коренастый, добродушно-курносый блондинчик в костюме испанского гранда. Черный бархатный камзол с пышным кружевным воротником, на мускулистых коротковатых ногах туго — вот-вот лопнет! — натянуто белое трико, сбоку в клеенчатых ножнах болтается недлинная шпага. Танцуют они с неистовым азартом, вдохновенно. В синих, широко расставленных глазах девчонки светится самозабвенное упоение балом. Спросите ее, что она сейчас танцует, девчонка не ответит! Она танцует самое себя, танцует каждой клеточкой своего тела.
Молодой человек в синем костюме, с пестрым галстучком между тем пробирается через весь зал к танцующей паре. Его узнали. Со всех сторон несется:
— Здравствуйте, товарищ Мозговой.
— Извините, товарищ Мозговой!..
На приветствия и извинения он не отвечает, а когда сам толкает танцоров, то не извиняется перед ними.
И вот он в ястребином своем полете настиг, наконец, девчонку в бальном платье с коронкой на голове, осторожно взял ее за голый локоть.
— Одну минуточку!
Обернулась. В синих глазах — удивление.
— Что вам нужно?
— Поговорить нужно с тобой. Разговор серьезный! Пройдем-ка!..
Ее гранд рыцарски выпятил грудь.
— А в чем, собственно, дело, товарищ Мозговой?
— Тебя не касается, Шурыгин. Ты можешь продолжать!
…«Серьезный разговор» происходит в маленькой гостиной рядом с танцевальным залом.
Разговаривают втроем: Шурыгин не пожелал оставить свою даму наедине с грозным товарищем Мозговым. Пришел и застыл у стены, рядом с зеркалом, держит руку на эфесе своей шпажонки. Мозговой долго смотрит на девчонку с картонной коронкой на голове, потом, наконец, разжимает рот:
— Ты кто?
Девчонка пожимает голыми, озябшими под этим пристальным недобрым взглядом плечами. Неужели «ему» неясно, кто она?
— Принцесса! — улыбаясь, говорит она тихо.
В ответ язвительная усмешка.
— Та-а-ак! Где ты работаешь, принцесса?
— На химкомбинате.
— Фамилия как?
— Снегирева. Клава.
— Комсомолка?
— Комсомолка.
Тяжелый вздох. В глазах у товарища Мозгового — отеческая суровость.
— Разнузданно танцуешь, Клава Снегирева! Смотреть на тебя неприятно! Коробит!.. Понимаешь?
Принцесса оборачивается к своему гранду.
— Слышишь, Вася? Оказывается, я разнузданно танцую!
Гранд хмурит белесые брови, густо краснеет.
— А по-моему, товарищ Мозговой, Клава танцует очень хорошо.
— Нам просто очень весело! — в голосе у Клавы Снегиревой дрожат слезы. — А
