О жителях Луны и других достопримечательных открытиях (Фантастическая литература: Исследования и мат

900 миль простирается к северу и югу. Он означен в каталоге литерой С и назван морем Спокойствия (Mare tranquillitatis). Он скорее составляет два моря, чем один океан, ибо над самым экватором суживается и образует пролив не более 100 миль в ширину. В этом океане находятся три большие круглые острова, совершенно отделенные от его берегов; у северной его границы есть несколько довольно больших огнедышащих гор, из числа которых одна, самая значительная, находится в 120 милях от вышеупомянутого Нектарного моря (Mare Nectaris). Непосредственно гранича с сим вторым большим океаном и будучи отделен от него только полосой земли и несколькими островами, находится третий океан, означенный литерой D и известный под именем Mare serenitatis. Он почти четырехуголен, имеет около 380 миль в длину и столько же в ширину. Этот океан имеет чрезвычайно необыкновенную особенность: совершенно прямой хребет холмов, имеющий, наверное, только пять миль в поперечнике, простирающийся в прямой линии от южного берега к северному и разделяющий его ровно пополам. Этот странный хребет холмов совершенно sui generis и различен от всех цепей как подлунных, так и лунных. Он столь остер, что от сильного сосредоточивания солнечного света виден даже в небольшие телескопы; но вид его столь удивителен, что мы не могли воспротивиться искушению рассмотреть его в особенности и отступили от намерения нашего заняться только всеобщим обозрением. Наше выпуклое стекло G. X. приблизило его на оптическое расстояние в 800 ярдов и весь его поперечник в четыре или пять миль удобно поместился на нашем полотне. Ничто из всего виденного нами не приводило нас в большее удивление. Пусть верят или нет, но этот хребет есть не что иное, как один огромный кристалл! Верхняя его часть, во всей ее длине в 30 миль, образует острый угол из плотного кварцевого кристалла, блестящего, подобно куску гипсового шпата из Дербишира, который только что отделен от руды и едва имеет трещину или скважину от одного конца до другого. Какое удивительное влияние должен был иметь наш в тринадцать раз больший земной шар на этого спутника, когда этот еще был только зародышем в недрах времени, как бы страждущим предметом химического расплавливания! Мы невольно заметили, что удивление, производимое произведениями этого отдаленного мира, есть только признак нашего невежества, и что оно должно было бы уступить место возвышенному ожиданию и почтительному верованию в неограниченное могущество Творца!

Темное протяжение вод на юге от первого большого океана часто было принимаемо за четвертый океан; но мы нашли, что это только первостепенное озеро, в котором гораздо более мысов и островов, чем бы следовало заключить из карты Луны. Один из его мысов, получая свое начало поблизости Пилата (№ 19), простирается тонкой, узкой линией к Буллиальду (№ 22), который образует только кругообразную главу к нему в 264 милях от своей начальной точки. Это другой гористый круг, морской вулкан, почти выгоревший и покоящийся на своем пепелище. Пилат же, возвышающийся на смелом мысе у южного берега, напротив того, как бы гордится могуществом и величием своих огней. Так как воздух был свободен от дыма, мы вставили наши увеличительные стекла, чтоб рассмотреть большой блестящий круг холмов, простирающийся вдоль западной стороны этой пламенеющей горы. Холмы из белоснежного мрамора или полупрозрачного хрусталя (которого из двух, мы не могли различить) были опоясаны теми прелестными зелеными долинами, которые, хотя и кажутся однообразными в моем описании, но такой красоты и плодородия, что их можно сравнить лишь с первоначальным Эдемом наших прародителей. Доктор Гершель привел здесь опять одну из своих остроумных теорий: он сказал, что во время периодического отсутствия солнечного света, близость пламенеющей горы Буллиальда должна доставлять столь большую приятность обитателям сей долины, что она, вероятно, сделалась от того многолюдным убежищем жителей всех прилегающих стран, тем более что эта холмистая преграда доставляет совершенную безопасность от всякого могущего наступить вулканического извержения. Мы все свои силы употребили для исследования ее и были действительно за то богато вознаграждены.

Самый первый предмет в долине, показавшийся на нашем полотне, было прекрасное произведение искусства! То был храм, посвященный или набожности, или наукам; если он был сооружен в честь божества, то представлял благоговение самого возвышенного рода, был прост, великолепен и носил на себе печать особенного характера; этот храм был треугольный, построен из полированного сапфира или другого подобного ему блестящего синего камня, отражавшего мириады золотых огненных искр сверкавших от солнечных лучей. Хотя полотно наше было 50 футов в диаметре, но все-таки оно было слишком мало, чтобы вместить вдруг более одной шестой целого: первая показавшаяся часть была почти середина одного из его боков, состоявшая из трех четырехугольных столбов по 6 футов в диаметре у подножия, стройно возвышавшихся на 70 футов в вышину. Расстояние между столбами было в 12 футов. Мы тотчас сдвинули наши стекла так, что они представили нам все строение в целом виде, действительно прекрасном.

^{«Лунные храмы». Литография, изданная газетой The Sun (1835).}

Крыша была сделана из какого-то желтого металла и разделена на три части, состоящие не из треугольных площадок, склоняющихся к средоточию, а отделенных и загнутых так, что они представляли массу сильно потрясаемого пламени, выходящего из центра пожара и дико волнующегося. Это изображение так ясно нам представлялось, что мы ни минуты не могли усомниться в его действительности. Через несколько немногих отверстий приметили мы в этом металлическом пламени большой шар из темного, почти тусклого металла медного цвета, вокруг которого пламя выдавалось как бы для того, чтоб его пожрать. На каждом конце было по шару, очевидно, из того же самого металла, как и большой средний; они лежали на некоторого рода карнизе, не принадлежащем ни к одному из всех нам известных орденов архитектуры, но, несмотря на то, необычайно красивом и выразительном. Он походил на полуоткрытый завиток, смело поднимавшийся с крыши и далеко висевший над стенами в разных волютах. Он был из того же металла, как и то, что мы называем пламенем, и открыт у обоих концов на каждой стороне здания. Находившиеся на каждой стороне шесть колонн были простые, гладкие столбы без капителей, пьедесталов и всяких украшений, которых ни в одной части этого великолепного строения не было видно. Оно было открыто во всех направлениях и, казалось, не заключало в себе ни седалищ, ни алтарей, ни жертвоприношений; но было легкое и воздушное здание во 100 футов вышиной, начиная от белого, блестящего его помоста до раскаленной крыши, стоявшее на