– Я военный человек и каждую минуту готов отдать жизнь за Родину, извините за пафос.
– Не сомневаюсь, но не за Родину, а за свои мещанские идеи. Значит, не хотите увидеть семью напоследок.
– У меня хорошая память, пока жив, я их не забуду.
– Вы не оставляете нам выбора. Не знаю, что и делать! – Суслов развел руками.
– Застрелись! Хотя, куда тебе, выпей яду!
На этот раз по кнопке вызова охранников тарабанил Афанасий, когда они ввалились в кабинет, он велел им схватить Северова. Отдать приказ оказалось легче, чем исполнить, поэтому прежде, чем летчика скрутили, он успел хорошо приложить несколько человек. Но кабинет был просторный, охранники могли действовать, не мешая друг другу, ребята были физически крепкие и неплохо обученные, поэтому через некоторое время два амбала повисли у генерала на руках, еще один схватил сзади за шею и принялся душить. Олег ударил головой назад, удачно, но шею сдавили снова, на этот раз охранник прижал голову Северова к своему плечу. Кух в азарте подскочил и принялся бить по лицу, разбил губы, из носа тоже потекла кровь, но летчик ударил его ногой и, судя по всему, разбил коленную чашечку. Несколько сильных ударов в живот окончательно сбили дыхание, перед глазами и так уже плавали круги, потом дали по голове и сознание на некоторое время покинуло генерала.
Очнулся Олег в камере, когда Эрвин протирал ему лицо носовым платком.
– Здорово тебя отделали.
Прежде чем ответить, Северов языком проверил зубы, все оказались на месте.
– Ерунда, им тоже досталось.
Немец хмыкнул и снова принялся стирать кровь. До вечера больше не трогали, два раза дали попить воды, часть ее Роммель употребил, чтобы смочить платок и протереть Олегу лицо. Третий день оказался похож на предыдущий, но пить дали только один раз. Ночью летчик проснулся оттого, что ему светили фонарем в лицо и трясли за плечо:
– Товарищ генерал, товарищ генерал, вставайте, все кончилось!
– Что кончилось? – говорить было неудобно, губы распухли, как и все лицо.
– Все кончилось, – произнес знакомый голос, зажглось еще два фонаря, в их свете Олегу удалось рассмотреть стоящего посреди комнаты Забелина, а за плечо его тряс молодой солдат, один из охранников, теперь уже бывших.
– Что со Сталиным?
– Все в порядке, жив и здоров. Потом все объясню, пошли отсюда. Эрвин, вас это тоже касается.
Один из сопровождавших Владимира Викторовича офицеров сделал Северову укол, после которого боль притупилась, но развезло как пьяного. Олег плохо соображал, что с ним делают, глаза просто слипались, поэтому, когда положили на кровать и оставили в покое, мгновенно уснул.
Сталин медленно ходил по своему кремлевскому кабинету, сидевшие за столом Берия и Рокоссовский молча смотрели на него, ожидая вопросов или указаний. А Верховному просто надо было немного времени, чтобы успокоиться. Он прилетел в Москву полтора часа назад, но по пути в Кремль заехал в госпиталь к Северову. Того как раз провели в палату и еще не успели снять заляпанный кровью китель и обработать раны. Он около минуты молча смотрел на работу медиков, потом вышел, так и не произнеся ни слова. Хорошо изучивший характер Иосифа Виссарионовича Власик негромко сказал стоящему рядом начальнику госпиталя:
– Докладывать каждый час и немедленно, если что. Ну, вы понимаете.
Сталин наконец остановился и кивнул:
– Докладывай, Лаврентий.
– Товарищ Сталин. Все прошло как по нотам. Информация о том, что вы перенесли на даче инсульт, находились в крайне тяжелом состоянии, а затем умерли, прошла по секретному каналу, заслуживавшему доверие заговорщиков. Они поверили и начали действовать. Все их связи были успешно вскрыты, ситуацию на местах под контролем мы удержали. Наши предварительные наработки также оказались успешными, большинство фигурантов мы отслеживали. Никаких широких выступлений в поддержку заговорщиков не состоялось. Были попытки спровоцировать волнения, но их быстро «купировали».
– А если бы я и вправду умер?
Берия без тени улыбки ответил:
– Товарищ Рокоссовский недостатком решительности не страдает, в войсках очень популярен. Справились бы.
О существовании группы партийной и хозяйственной номенклатуры, которая была недовольна проводимым курсом, Сталин знал давно. Но лишь относительно недавно ему стало понятно, что они от слов могут перейти к делу, уже перешли. Вокруг Суслова собралась верхушка бывших национальных компартий и хозяйственников, недовольных новым курсом на строительство социализма, ликвидацией союзных республик. Потянулись тонкие ниточки за океан, не напрямую к верхушке, конечно, но агенты влияния настойчиво и методично подавали под нужным ракурсом информацию, наводили на «правильные» мысли. Умело растравляли тщеславие, играли на «недооцененности талантов», внушали, что собеседник достоин занять гораздо более высокое положение, но его затирают, да мало ли слабых мест у конкретного человека. При этом оппозиционеры, скорее всего, и не догадывались о том, что среди них есть люди, работающие на иностранное государство. Впрочем, собственной инициативы тоже хватало.
Сталин спрашивал себя, не слишком ли он стал мягок, не потерял ли бдительность. Вспомнились процессы второй половины 30-х годов, борьба с троцкистами. Их оказалось гораздо больше, чем ожидали. Свою лепту внесли и ретивые исполнители, гребли и правых, и виноватых, показывали работу. Иосиф Виссарионович мысленно усмехнулся, на ум пришла резолюция на просьбу Никиты увеличить «квоту» на расстрелы – «Уймись, дурак!». И что же получается? Боролись-боролись и получили новую троцкистскую оппозицию прямо в самом верху? И когда?! Когда дела идут очень хорошо, жизнь становится все лучше буквально каждый месяц. По всей стране идут грандиозные стройки, прокладываются новые дороги, крепнут связи внутри СЭВ. А тут в самом ЦК партии образовалась группа людей, недовольных всем этим! Отказались, видите ли, от строительства коммунизма! Скатились в новое мещанство! Капитулировали перед капиталистами! Народ живет в бараках, ютится в коммуналках, а они рассуждают о новом курсе. Ничего толкового предложить не могут, кроме «скоро построим коммунизм», «потерпите, будем жить лучше», «все, что надо, купим в магазине». Суслов, конечно, аскет, но это его личное дело. Людей надо воспитывать, а не просто ограничивать потребление. А тут нашлись подражатели, тоже стали аскетизм проповедовать, фальшиво, показушно, нанося откровенный вред имиджу ответственного партийного или хозяйственного работника. Снова принялись национальный вопрос мутить, мол, пора вернуть обратно союзные и автономные республики, индусов и китайцев компактно поселить, новые административные единицы под них образовать. Пойти у них на поводу означало заложить мину замедленного действия под всем фундаментом государства.
Значит, все-таки излишне мягок? Вдруг снова вспомнился Хрущев. Когда обсуждался вопрос о нанесении ядерного удара по территории США, все ближайшее окружение высказалось против, даже самый жесткий из них – Жуков. А вот Хрущев настаивал на ударе, требовал «показать им кузькину мать».
– Не навоевался, Никита? – неприязненно спросил тогда маршал. – Мы мирное население даже у нацистов не бомбили.
Нет, не в мягкости дело. Когда речь
