– А потом…
– А потом возвращаетесь в обычное время. А воспоминание исчезает.
Найквист вспомнил прочитанные новости, а также комнату на краю сумерек до момента своего собственного затмения. События, казалось, ускользали из памяти.
– А никак нельзя вспомнить, что случилось?
– Не знаю, – ответила она. – Я правда не знаю. Думаю, Доминик знал, но почему-то не сказал мне. Но я вижу это как сцену, вырезанную из фильма. Или как короткий отрывок, кадр, запечатленный на магнитной ленте. Недостающая часть все еще существует, но отдельно от всей пленки или ленты.
Да, такое Найквист мог понять. Резкая смена кадра. Это соответствовало тому, что он испытал. Но все же трудновато такое осмыслить.
– И ты думаешь, что в ту минуту зарезала своего отца?
– Что еще могло произойти?
– И что, муки Кинкейда, его боль, последние конвульсии каким-то образом активировали этот процесс?
Она не ответила. Он продолжал:
– Но как ты можешь знать точно, Элеанор, если и твое время было украдено?
– Я не могу. Все, что я вижу, – это тьму, как и вы. Но я чувствую нож в руке, я почти вижу его там…
– Ты держала нож, я видел.
– Да. Именно так.
Они оба замолчали.
– Не знаю, могу ли я в это поверить, – сказал он. – Нельзя так просто отнять целые минуты. Забрать их из жизни человека.
– Понимаю, – кивнула Элеанор. – Это трудно. Но если на Земле есть место, где это может произойти, – оно здесь, в Дневном или Ночном районе. Здесь, где мы разбиваем часы на фрагменты, превращая их в пыль.
– И ты уверена в этом?
– Поверьте мне, я знаю. Потому что…
– Что? – спросил он чуть погодя.
– Потому что, когда умирал Доминик, не он украл время. Это была я. Потому что я тоже умею это делать. Он передал это мне. – Ее глаза вспыхнули. – Я – Ртуть.
Звезды, одна за другойЧуть позже он стоял у окна и смотрел на мерцающие в небе звезды. Это была заманчивая иллюзия, и, как многие жители города, Найквист легко очаровывался. Хотя и знал, что все небо Ночного района на самом деле изготовлено из старых сгоревших лампочек. Только определенное их число до сих пор работало, и это были нынешние искрящиеся звезды. Возможно, наверху, где-то в реальном небе, в реальном мире, где время было нормальным, шел дождь.
Найквист вздрогнул. Он не знал ни одного созвездия в этом квартале. Он потерялся. И вдруг заметил маленькую фигуру в черной одежде, движущуюся по небу не слишком далеко над окном. Она чинила лампы.
Лишь особенная группа лампочных верхолазов могла работать в темноте. Это считалось одним из самых почитаемых и самых загадочных из всех рабочих мест в городе. Но, несмотря на огромные и исполненные отваги усилия рабочих, он подозревал, что все меньше и меньше ламп заменяются. Звезды гасли одна за другой. Ночь становилась темнее.
И где-то там, в городе…
Найквист задумался о Патрике Бэйле и о том, что тот сейчас думает. О гневе, который тот испытал, узнав о побеге Элеанор из института «Эон». Легко было представить себе, как неотвратимо приближается президент компании, используя все свое влияние и деньги, чтобы найти это влажное, полуразрушенное убежище и двух людей, занимавших его.
Найквист развернулся.
Элеанор спала на кровати, все еще полностью одетая. Одеяло свалилось на пол. Он укрыл ее, и, потревоженная, она что-то пробормотала и приоткрыла глаза.
– Я украла у вас время, Найквист, – сказала она полусонным голосом. – Именно я. Мне очень жаль. Я ничего не могла с этим поделать.
Он ничего не ответил, и через мгновение она снова задремала. Ее слова вновь заставили его мысленно вернуться в комнату на краю сумерек.
Смерть.
В шею Кинкейда вонзается нож.
Но чья рука держала оружие, из-за чьей боли было украдено время? Кто виновен: Кинкейд или его дочь? Найквист не мог этого сказать, как и Элеанор. Проблема в том, что все находящиеся там в тот момент времени одинаково страдали, были одинаково потеряны. Он не видел ни единого способа узнать правду.
И все же, если Доминик Кинкейд действительно был Ртутью, почему он совершил серию убийств, о которых и понятия не имел? С какой целью? Нет, это было бессмысленно. Происходило что-то еще, чего Найквист пока не понимал. И оставался самый тревожный вопрос: если Элеанор Бэйл, как она утверждает, действительно обрела способности Ртути, если она каким-то образом унаследовала эту ужасную силу, к чему это приведет? Последуют ли новые жертвы?
«Ртуть ждет тебя…»
Ясно было одно: если Найквисту каким-то образом удастся узнать, что произошло в комнате на краю сумерек, это дело будет раскрыто. Но это казалось невыполнимой задачей, несмотря на то, что ответ лежал где-то внутри его собственной головы, скрытый в темноте.
Усевшись на деревянный стул, он почувствовал себя усталым и одиноким. Девушка кричала ему, что он сумасшедший. Какую фразу она использовала? Наполовину помешанный. И, возможно, так и было. Но он очень старался. Найквист рос и мужал, твердо намереваясь не повторять путь своего отца. Вырасти и стать тем, кто не пьет, не причиняет боль любимым, не убегает. И вдруг он вздрогнул, вспомнив, как вел себя со своей женой до самого конца брака, как все чаще прикладывался к бутылке, когда возникали неприятности.
Он должен был рассказать Элеанор о видении, которое пережил. Но как можно рассказать кому-то, что ты видел, как его убивают? О моменте его смерти. Даже если это было всего лишь воображение. Нет. Невозможно.
Найквист посмотрел на запястье и выругался. Он так и не вспомнил, что оставил свои часы в бардачке наемной машины, припаркованной в переулке.
Наручные часы его отца. Увидит ли он их снова?
Ну что ж. Будь что будет. Скатертью дорога. Он носил эту старую вещь достаточное количество лет.
В голове крутилось время.
Семь минут восьмого… семь минут восьмого…
Мысли продолжали закручиваться в воронку, а глаза закрылись.
Девушка призналась в убийстве. Если Найквист узнает, что она говорит правду, он обязан будет сообщить о преступлении, у него нет выбора.
Это была последняя внятная мысль, прежде чем его одолел сон.
Он откинулся на деревянном стуле, прислонив голову к грязной стене. По комнате, по его телу, а затем по фигурке Элеанор на кровати пробежали блики света, но поезда в этот раз не было слышно.
Его мать сидела в спальне у туалетного столика. Она тщательно расчесывала волосы, ее губы, как всегда, повторяли цифры, каждую ночь
