…Она не замечала пыли, не слышала насмешек и похабных шуток. Не замечала показывавших на неё пальцами юнцов и прикрывавшихся фатами женщин. Ничего этого не существовало. Шаарта ар-Шурран ас-Шаккар, Шаарта дочь матери Шурран и отца Шаккара должна была начать жизнь заново, сколь бы низкой и позорной эта жизнь ни оказалась. С новым именем.
Потому что клан Тёмного Коршуна будет жить, и это единственное, что имело значение.
Вокруг неё толпился народ. Иные выкрикивали свою цену, но торговцы не торопились – знали, что настоящие покупатели будут позже.
– Страхолюдина!
– Чудовище!
– Монстр!
Она слышала, но не слушала. Что ей, бившейся с железным хирдом в Алом Ущелье, подле врат гномьего града Дим Кулдира, когда воительницы её клана бросились на бородачей сверху, со скал, сломав их стену щитов, – что ей какие-то выкрики?
…А потом и впрямь подоспели серьёзные покупатели.
Ланиста в белой тоге с хлыстом. Пара молодых людей, донельзя изнеженных на вид, прибывших в одном паланкине, обнимавшихся и жеманно при этом хихикавших. Двое бородатых гномов в роскошных золотых поясах, закрывавших весь живот. Полноватая женщина под плотной вуалью, сопровождаемая четвёркой до зубов вооружённых слуг – откуда-то с юга, судя по оливковой коже.
Купец мигом сообразил, что пора начинать истинный торг.
Он выкрикнул цену. Ей, стоявшей на помосте, слова торговца ничего не говорили, и она осталась бесстрастной, глядя поверх голов – на цветастые пологи над прилавками, на множество тачек, тележек, телег и возов. На разложенные там невиданные товары, о каких Драконоголовые никогда и ничего не слышали.
Она стояла, не стесняясь собственной наготы, своей смуглой, словно старая бронза, кожи. В её племени девушки сами выбирали себе суженых – мужчины слишком заняты охотой и войной, чтобы тратить время ещё и на это.
Но здесь не было мужчин. И здесь некого было стесняться.
Она видела, что покупатели начинают горячиться.
– Quingenti![6] – выкрикнул грузный ланиста, для верности взмахнув хлыстом.
Она не ведала, откуда всё это знает. Когда и как ей могло открыться, что «ланиста» означает содержателя школы гладиаторов? И что такое вообще «школа», и кто такие «гладиаторы»?
– Sescentī![7] – немедля подняла цену женщина под вуалью.
– Sescenti quinquaginta![8] – хором выдали молодые люди, обнявшись.
Бородатые гномы дружно ухмыльнулись, весьма недобро поглядев на парочку.
– Septingenti[9].
Ланиста крякнул.
– Septingenti viginti[10] и ни сестерция больше!
Молодые люди разом надули губки.
– Septingentas quadraginta[11].
Женщина под вуалью подняла палец, требуя времени.
– Octingenti![12] – дружно рявкнули гномы.
Ланиста присвистнул.
– Да на кой она вам, эта орка?!
Бородачи ухмыльнулись, торжествующе глядя на остальных.
Юнцы скривили гримаски, разочарованно вздыхая.
Женщина с вуалью наконец опустила руку.
– Nongenti[13], и большего тебе, Друзус Консентиус, никто не предложит!
Купец по имени Друзус Консентиус выжидательно уставился на остальных участников торга.
Однако ланиста уже уходил, раздосадованно маша хлыстом; молодые люди, обиженно фыркая, помогали один другому забраться обратно в паланкин – рабы уже готовы были поднять его на плечи.
Двое гномов уставились на женщину под вуалью так, словно она только что увела у них из-под носа особо крупный самородок.
– Nongenti decem[14], – проскрипел наконец один из них.
– Mille[15], – сказал вдруг ещё один голос откуда-то сбоку.
И гномы, и женщина разом повернулись.
Там стояли четверо. Плечистый мужчина, крепко сбитый, с наголо бритым черепом, на котором, извиваясь, свились вытатуированные драконы. Женщина, покрытая, словно плащом, густым потоком собственных волос, доходившим до самых пят. Ещё один мужчина – без особых примет, стройный, среднего роста, завернувшийся в богатый белый плащ с золотой оторочкой; и, наконец, последний, четвёртый член этой странной компании – средних лет, худощавый, слегка горбоносый, загорелый, в одежде, что напоминала одеяния самих Драконоголовых в летнюю пору – порты до колен да рубаха, перепоясанная по-гномьему широким поясом со множеством карманов, карманчиков и привешенных сумокзепей.
«Mille» произнёс именно он.
Бритоголовый ухмыльнулся и хлопнул сказавшего по плечу. Неприметный слегка улыбнулся, как бы в лёгком удивлении. Женщина осталась бесстрастной.
Та, кого при жизни звали Шаартой, вгляделась в них.
Сила. Бездна силы. Неизмеримая, неоглядная. Страх и ужас – подобное достойно лишь богов.
Драконоголовые умеют смотреть сквозь. Умеют видеть. Поэтому их шаманы никогда не ошибаются и знают, кому жить – а кому нет.
– Mille, – повторил горбоносый. – Почтенный Друзус, как я понимаю, больше предложений нет?
Гномы буравили его злобными взглядами; пудовые кулаки стиснуты на рукоятях секир, но здесь рынок, здесь не проливают кровь. Женщина застыла, не поднимая вуали, но звавшаяся Шаартой знала – она вперилась в странную четвёрку и точно так же пытается понять, что они такое.
Неприметный сделал жест, словно говоря – мол, наше дело кончено. Ещё раз хлопнул горбоносого по плечу.
– Скьёльд, Соллей, идём. Наш друг, полагаю, будет в хорошей компании.
– Продано! – Отчего-то голос купца Друзуса Консентиуса звучал отнюдь не радостно, хотя торговец выручил за безымянную аж целую «mille» (ясно, что много). – Продано доминусу… как прикажете звать, civis?[16]
– Публий Каесенниус Марон, – спокойно ответил горбоносый. – Орден Ворона, первая степень, ego tibi[17].
– Благодарствую, доминус. Эй, Хостус! Впиши, значит, что рекомая рабыня продана достопочтенному гражданину Публию Каесенниусу Марону, и волен он отныне в жизни её и смерти, и волен казнить, равно как и миловать, по собственной воле, в каковую никто вступать не должен, кроме только лишь в случае ущерба bonum publicam, сиречь благу общественному!.. Куда велите покупку доставить, досточтимый?..
– Никуда. Я заберу её сейчас. И верните ей одежду, равно как и вещи. Barbari, как известно, снабжают ей подобных всем необходимым. Не задерживайтесь, любезнейший, Орден Ворона ждать не любит.
В нём тоже была сила, думала она, глядя на короткие, седые на висках волосы. Но не так много, как в той троице, о которой ей даже думать страшно. Несмотря на то, что она уже мёртвая.
…Одежду ей принесли и вещи вернули, все, до последних мелочей. Публий Марон стоял, отвернувшись, пока она одевалась, и Шаарта молча удивилась про себя – он волен в жизни её и смерти, она обязана исполнить любую его волю – так чего же отворачиваться? Может, он находит её отвратительной, монстром, как кричали ей из толпы?
Впрочем, он – хозяин, и поступает, как хочет. Орка оделась, подпоясалась всеми ремнями, протянула было руку к оружию – сабли и кинжалы, всё, как оставил клан – и тут же отдёрнула.
Она теперь не сама по себе, она теперь вещь, принадлежащая этому странному человеку; надо ожидать его приказа.
Чародей кашлянул, повернулся.
– Как тебя звать? – спросил он на всеобщем.
– У меня нет имени, хозяин.
Лоб его пересекли морщины.
– Как это «нет имени»?.. Ах да, прости. Для своего клана ты умерла, а мёртвым имена не положены. Хорошо – поведай мне, как звали тебя… до всех этих событий?
Она заколебалась. Мёртвые, даже если они
