В его словах сквозило столько злости, такое презрение отразилось на лице, что Любава не выдержала.
— То, что ты родился в семье благородных, еще не делает тебя лучше! Сам-то ты чего добился? А я скоро стану медикусом!
— Пфф, где вы, выродки, деньги на обучение найдете? Там деревенских свиней не принимают.
И Любава совершила страшную глупость — разрешила чувствам и обиде взять верх над разумом.
— Не твоя печаль! Но дедуля мне уже полную сумму собрал!
Выкрикнула и едва не зажала ладонью рот. Какая же она глупая! Зачем растрепала? И все же Лейрас, пусть и оказался отвратительным типом, вряд ли станет претендовать на их жалкие сбережения. Зачем ему? Он и так богат.
— Пошел ты… — прошептала Любава, развернулась и побежала по тропинке в сторону деревни.
Он не станет ее догонять: прикосновение некроманта надолго запоминается. Пусть только сунется.
Любава бежала и смахивала слезы с глаз. Глупая, глупая… И как только позволила себе очароваться?
Возможно, продолжи она путь в деревню, происшествие в лесу стало бы только ступенькой на пути к взрослению. Такие Лейрасы часто возникают на пути неопытных девушек. Оставляют зарубку на сердце, но нет худа без добра: ведь опыт, даже болезненный, полезен. Сколько таких наивных и юных плакали по ночам в подушку, прощаясь с иллюзиями. Это не смертельно. Это можно пережить и идти дальше, оглядываясь назад с пониманием и улыбкой.
Но Любава вернулась — продрогла без куртки. И почему не послушала дедулю и не надела сразу? Дедулю надо было слушаться…
Хотя, возможно, все в тот день было предопределено. Вернись она раньше или позже, ничего бы не изменилось. В любом случае она этого уже никогда не узнает…
Любава шагала по тропинке к дому, сжав губы. Однако с каждым шагом горечь таяла. Придумала тоже, прекрасный принц! Да она бы давно его раскусила, будь у нее возможность провести с ним чуть больше времени. Ерунда. Уже совсем скоро, этой осенью, она поступит в Академию, и начнется новая, интересная, по-настоящему волшебная жизнь.
Она еще не знала, что наступили последние минуты ее счастливой юности. Что все это, такое, казалось бы, привычное — изумрудные весенние листья, мягкая трава, покосившийся домик с перилами, на которых маленькая Любава когда-то вырезала свое имя, — совсем скоро останется в прошлой жизни. В той жизни, где возможны чудеса. Где все обязательно заканчивается хорошо…
Любава поднялась по ступенькам крыльца, и вдруг под ноги ей бросился какой-то лохматый комок. Пискнул, отталкивая прочь. Их домовенок, который всегда прятался и не показывался на глаза, теперь почему-то осмелел.
— Эй, Соседушко, не шали! — прикрикнула на него Любава, едва удержавшись на ногах.
Потянула ручку, переступила порог дома. И остолбенела.
Склянки, реторты, флаконы с настоями и порошками оказались раскиданы по всему полу. Полки, стол и стулья перевернуты, будто по комнате пронесся ураган. Исписанные листы устилают пол. Книги, бесценные книги, которые сделались за эти годы верными, хоть и безмолвными друзьями Любавы, валяются обезображенные, будто раздетые — лишенные обложек.
Взгляд бездумно скользил по предметам, а разум не успевал воспринимать происходящее. Рекруты зачем-то собрались в доме. И Лер с ними. Смотрит на Любаву, искривив рот в презрительной усмешке… Сундучок, их сундучок с заветными монетами, отложенными на обучение, стоит с оторванной крышкой. А рядом с ним на коленях дедуля. И к горлу дедули тот, кого называли Глуздом, прижимает нож.
Профессор Вигге поднял глаза на воспитанницу. В них не было осуждения или злости, только страх за нее.
— Беги, зайчонок! — крикнул дедуля.
Чужая безжалостная рука резанула по горлу, превращая крик в хрип. Отпустил — и профессор, покачнувшись, сполз на пол. В воздухе остро запахло кровью.
Любава пискнула, точно действительно превратилась в маленького испуганного зверька. В голове билась одна-единственная мысль: «Это сон, это сон. Сейчас я проснусь!»
Замешкалась, когда надо было бежать, бежать без оглядки. Профессор Вигге еще бился в агонии, когда Глузд переступил через него, направляясь к Любаве. А за ним — и другие пятеро. Один встал у дверей, перекрывая выход. Усмехнулся лениво, словно кот, почуявший лакомство.
— Ну что, господин Айлири, как договаривались? Нам монеты, вам девчонку?
Лейрас поморщился, когда его так явно изобличили в подлости, но кивнул. Подошел к Любаве. Она сделала шаг назад — и уперлась в грудь одного из мужчин. Они окружили ее, разглядывали откровенно, раздевая взглядами. Один потянул за локоны. Другой ущипнул за шею. Любава заметалась в кольце рук. А потом вспомнила: у нее же есть ее сила. Ухватила Глузда за запястье. Тот охнул. Но их было слишком много. Тут же ухватили за локти, вывернули руки.
— Жжется, погань некромантская, — вполголоса переговаривались они между собой. — Надо потом руки тряпками замотать…
Лер ничего не говорил, стоял, наклонив голову, наблюдая и дожидаясь, пока Любава перестанет дергаться в попытках вырваться. А она пыталась. Крутилась, пиналась, стараясь дотянуться и укусить. Вывернутые руки ужасно болели, а мужчины, видно, забавлялись, глядя на ее бесплодные усилия.
— Ох, какая попрыгушка, — смеясь, сказал кто-то, — подо мной тоже так будешь вертеться, лапушка?
Любава тяжело дышала, волосы растрепались, падали на глаза. Но она продолжала смотреть на Лейраса. Невозмутимого, спокойного, будто ничего особенного сейчас не происходит. Подошел, заправил выбившиеся пряди ей за уши. Погладил по щеке, небрежно приподнял ее лицо за подбородок, заставляя заглянуть в глаза. Как ей раньше казалось, что его глаза цвета неба? Его глаза цвета зимнего льда — такие же холодные и пустые.
— Не захотела по-хорошему, значит, будет по-плохому, сладкая.
— Лер, прошу тебя…
— Да ты ведь сама этого хотела, сладкая. Игры со мной играть надумала? Сейчас узнаешь, в какие игры люблю играть я.
Лейрас принялся распутывать шнурок на запястье. Любава видела, что он подвязывает им волосы, чтобы не мешали. Он и сейчас завязал их в хвост. Любава задергалась, закрутилась.
— Берт, — крикнула она, увидев стоящего поодаль рекрута. — Прошу, помоги! Я ведь тебе жизнь спасла!
Берт нахмурился и уставился в пол. Он уже положил в карман свою долю монет.
Любава почувствовала, как ее
