Доехав до Таганрога (куда с 1 августа была перенесена ставка из Ростова), мы вышли из вагона и были поражены: на перроне был выстроен почетный караул с оркестром, ковровая дорожка, увитая цветами и лентами арка "Слава героям Астрахани!" за ограждением толпилась публика. Я даже оглянулся, думая, что прибыли вагоны с воинской частью, участвовавшей в штурме. Нет, оказывается, герои — это мы. Начальник караула отдал рапорт. Седой пожилой полковник произнес прочувствованную речь, в конце которой даже прослезился. Оркестр играл "Марш дроздовцев" и другие популярные марши. Тут, прорвавшись через оцепление с криком "я его невеста", на шею Серджи бросилась Наташа. Публика возбудилась при виде незапланированного развлечения, фоторепортеры перезарядили кассеты с пластинками и скрылись под своими черными накидками. Зашипел магний множества вспышек — завтрашние газеты выйдут с сенсационными заголовками. На меня уже никто не обращал внимания, все переключились на молодых: "ах как романтично", "ах как она хороша, а он — настоящий герой". Появился генерал с супругой, в котором я узнал отца Наташи. Опять вспыхнул магний, еще раз и еще — уже почти семейное фото: "встреча героя войны". Я смотрел на Серджи: он был смущен, но на губах его была улыбка и он был счастлив. Дай-то Бог, если так!
— Александр Михайлович!
Я обернулся и увидел Кетлинского. Он стал подполковником.
— За штаб Фрунзе — пояснил он. Я теперь командую полком пикировщиков из 40 машин, завтра мы улетаем на Казань, с двумя посадками, конечно, но там на правом берегу уже наши части обеспечения развернули полевой аэродром. Основное наступление на город ведет Каппель, наши части частично тоже переправились на левый берег, а на правом резерв и авиация, нам же река — не помеха. С нами еще будет полк Ньюпоров, им Глеб командует — помните гвардейского ротмистра Донского отряда, у нас еще в Школе учился? Так вот, зря учили, как волка не корми, все равно в лес смотрит — опять ушел Глеб в истребители. Но лучше хороший истребитель, чем плохой пикировщик. А истребитель он хороший и уже георгиевский кавалер и подполковник. Баранов уже генерал, командует Центром и авиацией Донской армии. Дельный генерал и летчик хороший. Это его устройству Серж жизнью обязан — на его "Ансальдо" был прибор принудительного вывода из пикирования на предельно допустимой высоте. Вот когда его ранило и он сознание потерял, аэроплан перешел в пикирование и в землю бы вошел, не будь барановского прибора, а так прибор выровнял самолет и хоть и жестко, но аппарат сел. Ну а дальше я рядом оказался.
А вот у Джорджи, помните прапорщика с клюквой, такого прибора поставлено не было и он разбился, сознание, наверно, от перегрузки потерял… Итальянцев Баранов всех домой отпустил, все мы уже знаем и умеем больше них. Договорились с ФИАТом, что свои деньги они все равно получат, и обратным рейсом отправили. У нас еще 100 "Ансальдо" пришло, до Москвы хватит, потери всего около 40 аппаратов и почти две с половиной сотни летают. А ваш ФИАТ стоит в школе под брезентом в теплом ангаре.
— Знаешь что, Николай, забирай-ка ты его себе. Такому асу гоночный автомобиль как раз. Мне он уже точно никогда не пригодится. Хотел Серджи на свадьбу подарить, но теперь ему он тоже ни к чему. По Тверской в Москве прокатишь меня?
— Александр Михайлович! Да я у вас личным шофером буду! Спасибо, я все время мечтал о таком авто, как его увидел, он же таких деньжищ стоит, нет, думал "не по Сеньке шапка"! А вы мне просто так — раз и подарили.
— Ну не просто так: за себя — помнишь, как вместе летали и за Серджи, что его спас, собой рискуя, и за то что ты классный летчик-ас и за то что меня покатаешь..
Мимо нас к экипажу прошествовало семейство генерала Ковалева с Наташей, повисшей на руке Серджи.
За мной Главком прислал автомобиль и офицера-порученца. Меня отвезли домой, в новую квартиру, которая оказалась больше и удобнее — маленький двухэтажный особнячок и сказали, что к 17 00 за мной приедет автомобиль и отвезет к Главкому. Дома меня встретил Егорыч с пирогами и крепким чаем. В доме было чисто и пахло мятой и еще какими-то травками. Егорыч поохал, глядя на мои раны, помог принять ванну и принес душистый халат. Меня ждало письмо от жены. Ксения писала, что газеты сообщили о страшном бое под Астраханью, в котором адмирал Романов совершал чудеса храбрости. В письмо была вложена вырезка с обложки "Лё Пети Журналь", где адмирал Романофф в эполетах, крестах и звездах, стоя на мостике и глядя в бинокль (роскошной бородой я скорее напоминал покойного Макарова), вел огонь по неприступной крепости с красными флагами на башнях. А в небе был настоящий воздушный бой: кружились и падали аэропланы, на земле вздымались фонтаны разрывов бомб, все в огне и дыму. На заднем плане картинки вела огонь по крепости какая-то бронированная каракатица с чудовищными орудиями. В заметке говорилось, что адмирал был убит во время обстрела крепости с тяжелых мониторов собственной конструкции, но слаженные действия флота и авиации белой армии под его командованием заставили пасть твердыню большевиков. Вот так!
Дальше Ксения писала, что они все пережили при этом известии, но через пару дней газеты написали, что я не убит, а тяжело ранен и нахожусь при смерти. Перед моим одром белые добровольцы поклялись гнать большевиков до Москвы и дальше (хорошо, что хотя бы не на Марс). Потом пришло сообщение, что я выздоравливаю. Затем, что меня торжественно встречают в Таганроге. Чему верить!? Что реально со мной случилось?
Я написал все как есть, запечатал в конверт и решил отправить письмо из штаба.
В назначенное время я был у Деникина
— Здравствуйте, Александр Михайлович! Как ваше здоровье? Вы в состоянии продолжать службу или хотите взять отпуск для лечения?
— Антон Иванович, может бы и хотел, но время не терпит. Готов вернуться к исполнению служебных обязанностей.
Деникин сказал:
— Прежде всего, хочу поблагодарить вас за тот неоценимый вклад что вы внесли в
