Я опускаю глаза и вижу оковы на моих лодыжках. Проворачиваю руки за спиной и вздрагиваю, когда ржавый металл режет мою кожу.
— Позволь мне уйти, и это избавит тебя от мучительной смерти, когда я, наконец, съебу отсюда.
Уэст с ехидцей смотрит на меня через плечо:
— Ты никуда не пойдешь. Что непонятного, кусок дерьма?
— О, поверь, — смеюсь я, — это лишь вопрос времени.
— Ты слишком много мечтаешь, мальчик. Ты все проебал. — Он почесывает подбородок и переворачивает носком ботинка поднос с едой. — Упс.
Он ухмыляется, а затем разворачивается и выходит. Дверь камеры захлопывается, и, как всегда, он запирает ее, насвистывая дурацкую мелодию. Разозлившись, я дергаюсь вперед, но все, что я чувствую, — это боль на моих запястьях. Цепи жалобно звенят, а я все так же дергаю их изо всех сил.
Я в этих кандалах уже много месяцев и знаю: рано или поздно они поддадутся. Они ржавеют. К тому же стары, как секс. Им должно быть лет двадцать.
Уэст не знает, что каждый раз, когда он дает мне воду, часть я выпиваю, а остальное выливаю на цепи на лодыжках и запястьях, надеясь, что однажды они достаточно заржавеют и развалятся. Так же я скребу ими по кирпичной стене. Я делаю это уже три года. И ничего. Это злит.
Мне нужно убраться отсюда. Слишком долго. Я устал ждать. Мое терпение закончилось давным-давно. Лондон. Мне нужно найти ее. Нужно увидеть ее.
Я тяну, думая о том, какая она сейчас. Она постриглась? Поправилась или похудела? Уверен, она так же красива и умна. Она — все, что мне нужно.
Надежда.
Вера.
Чистая душа.
Совершенство.
Надеюсь, она все еще думает обо мне.
И это мучит, потому что Уэст рассказал, что меня считают мертвым. А раз так, то Лондон больше не ждет. Что ей делать? Смотреть на мой труп? Она слишком умна, чтобы вернуться. Скорее всего, она уехала.
— Знаешь, все думают, что ты мертв, — сказал Уэст, присев передо мной. — Думают, что Донован Эйс-блядь-Кроу мертв. А почему бы и нет? Мы все знали, что Кроу когда-нибудь проиграет. И можешь поблагодарить меня за это. — Он усмехнулся. — Позволь рассказать тебе небольшую историю. После того как твой дерьмовый отец настучал на меня и моего напарника, нас уволили без пособия, но у меня были люди, задолжавшие мне. Кое-кто в морге. Кое-кто помог замести следы. Твоя красотка... ушла. И не вернется. Ты мог бы сказать мне то, что я хочу знать. Ведь отныне таким будет каждый гребаный день, пока ты не расколешься.
— Да пошел ты. — Я сплюнул, тяжело дыша. — Ты не получишь ничего. Это мое.
Уэст размазал большим пальцем кровь в углу моей нижней губы. Его глаза изучали мои, и на короткий миг все было ка раньше, все, кроме этого гребанного крана.
— Она прекрасна. Я думал о том, чтобы взять ее себе.
— Коснешься ее, — шиплю я, — и сдохнешь.
С грубоватым смешком он встал и хрустнул всеми суставами сразу. Уэст уставился на меня так, будто был кем-то значащим, хотя, блядь, с потрохами принадлежит мне. Я сверлю его взглядом, отказываясь отступать, отказываясь прогибаться. Он не с тем связался. Его жирная задница не пугает меня. Он вытащил сигарету изо рта и прижал горящий кончик к моей груди. Больно, но я держусь. Я не сдамся. Я знал, что он снова ударит. Жду удара, но вместо этого, получаю ботинком в грудь. Сгибаюсь от боли и хриплю, кашляю, пока не чувствую хлопок.
Уэст склоняется и сжимает мое лицо мозолистыми пальцами. От него несет пивом, потом и сигаретами. Вонючая свинья. Я рвусь прочь, рычание вырывается из моей груди. Да, мне больно и, возможно, я сглупил, пытаясь спорить с человеком, который хочет заполучить мое, пока я оковах, но он же не собирался иметь меня. Блять.
Я буду проклят, если эта мразь трахнет меня.
— Поверь, — говорит Уэст, — не обо мне тебе надо беспокоиться. Есть акулы и побольше. И жаждут крови и денег. Тебе не остановить их. Они, мой друг, — он хлопает меня по плечу, намеренно вызывая боль, — вот о ком нужно беспокоиться.
Я не знаю, где Лондон и как я буду искать ее, но я сделаю все, чтобы мы были вместе, так или иначе.
Я верну свою девушку.
Верну свою жизнь.
Как только эта мысль приходит мне на ум, слышится звук цепи, падающей на пол. Мое тело автоматически летит вперед, но я ударяюсь ладонями о каменный пол. Медленная ухмылка искажает мои губы. Я сорвался с цепи. Наконец-то, после того, что казалось вечностью, моя тактика сработала.
— О, да, — сажусь спиной к стене, будто ничего не случилось. — Теперь ты точно сдохнешь.
***
— Проснись. Ешь. — Голос Уэста заполняет камеру. Я не шевелюсь. — Я сказал, — он хватает меня за плечо и толкает спиной к стене, — проснись, кусок дерьма! — Снова удар о стену. Мои глаза открываются, руки резко вылетают вперед и цепь опускается на его голову. Уэст стонет и падает на спину с громким стуком, а я набрасываюсь на него, обрушивая удары на его голову. Я рычу, даже не понимая, что этот звук издаю я сам. Но продолжаю. Я не остановлюсь, пока не спадет красная пелена.
Я кровожадный.
Мстительный.
Безрассудный.
Еще один стон Уэста. Я бью сильнее. Его кровь на моем лице, груди. Я не остановлюсь, пока не буду уверен, что ублюдок Никсон Уэст сдох.
После очередного удара, его тело обмякает. Я больше не вижу его глаз. Его лицо разбито. Лишь мясо и куски кожи на моих оковах.
Прерывисто дыша, я копаюсь в его карманах, ища армейский нож, с которым он никогда не расставался. С его помощью взламываю замок кандалов. Беру ключи от машины и мобильник и выхожу.
Это просто еще один вонючий полицейский. Но бывало и хуже — школу побоев я усвоил на отлично еще со своим отцом. Брюс...
Уэст был никем. Он пытался сломать меня, но я не позволил этому случиться. Я продолжал бороться. Почему? Потому что я гребаный солдат. В моей жизни бывали падения, но меня уже ничего не остановит.
Ни-че-го.
Впереди коричневая дверь, и я открываю
