Машину затрясло на рыхлом гравии уходящей вверх дороги. Несколько плавных поворотов в пшеничном поле, и они добрались до учебного плаца, окруженного довольно новыми одноэтажными зданиями из поликрета: столовая, казармы, автопарк, санчасть – все та же неизменная планировка, виденная Эйвери много раз.
Он сделал круг вокруг флагштока, и фары озарили человека, сидящего на крыльце столовой с сигарой. Запах, проникающий в машину сквозь открытые окна, был легко узнаваем: «Милый Вильям» – марка, которую предпочитал почти каждый офицер корпуса морской пехоты. Остановив седан, Эйвери вышел и отдал честь.
– Вольно. – Капитан Пондер глубоко затянулся. – Джонсон и Хили, верно?
– Так точно, сэр! – хором ответили оба.
Пондер медленно встал:
– Рад вашему прибытию. Давайте помогу с вещами.
– Не стоит беспокоиться, сэр. У нас всего две сумки.
– Путешествуй налегке, чтобы первым идти в бой, – улыбнулся капитан.
Эйвери прикинул, что если исключить высоту ступени, на которой стоит Пондер, то капитан на несколько дюймов ниже его и не так широк в плечах. Должно быть, ему уже за пятьдесят. Но с короткой стрижкой, редкой сединой и загорелой кожей он выглядит в два раза моложе, если не считать, что у него нет правой руки.
Эйвери заметил, что рукав форменной рубашки подогнут на уровне отсутствующего локтя и аккуратно пристегнут булавкой, – и сразу отвел взгляд. Штаб-сержант повидал немало ампутантов, но встретить морпеха на службе без постоянного протеза – большая редкость.
Пондер кивнул в сторону седана:
– Извините за гражданскую машину. «Вепри» должны были прислать еще неделю назад. Задержка с поставками, представьте себе. Мой другой взводный сейчас в Утгарде, пытается найти машины.
– Что насчет рекрутов? – спросил Эйвери, доставая сумки из седана.
– В понедельник. У нас целый уик-энд до начала работы.
Эйвери захлопнул багажник. Едва он отошел, автомобиль развернулся вокруг флагштока и поехал обратно к шоссе.
– Который взвод мой? – спросил Эйвери.
– Первый. – Пондер указал сигарой на одну из двух казарм на южном краю плаца.
Хили закинул свою сумку на плечо:
– Мне поселиться с пехотинцами, сэр?
– Пока ты не расчистишь себе место в санчасти. Кто-то из снабженцев прислал гору медикаментов. Наверное, спутал наш гарнизон с каким-нибудь госпиталем на Дани.
Хили усмехнулся. Эйвери промолчал; ему слишком хорошо были знакомы ранения, с которыми приходилось иметь дело в полевых госпиталях.
– Если хотите поесть, в столовой работают торговые автоматы, – продолжил капитан. – Или можете отдохнуть. Я запланировал брифинг на семь тридцать: пробежимся по расписанию боевой подготовки и убедимся, что первую фазу отработаем как полагается.
– Что-нибудь еще на вечер, сэр? – спросил Эйвери.
Пондер сжал сигару зубами, а потом ответил:
– Ничего такого, что не может подождать до утра.
В темноте сверкнул огонек пепельного кончика сигары. Морпех козырнул и направился к казарме первого взвода. Хили потащился следом по зыбкому гравию.
Капитан проводил их взглядом – они прошли по плацу через снопы света, роняемые дуговыми фонарями. Он знал, что некоторые вещи не терпят отсрочки. Пондер бросил и раздавил подошвой окурок, после чего направился к своему жилищу, расположенному рядом с автопарком.
За полчаса Эйвери разобрал свои пожитки и аккуратно уложил их в шкафчик. Комнатушка взводного находилась в стороне от входа с москитной сеткой. Морпех слышал, как Хили в глубине казармы все еще достает вещи из сумки, раскладывает их на кровати и напевает под нос.
– Эй, штаб-сержант Джонсон! – прокричал медик. – Мыла не найдется?
Эйвери скрипнул зубами:
– Посмотри в душевой.
Хили с удовольствием исполнял недавний приказ, и это было неприятно. Но штаб-сержант порадовался, что слышит медика через стены своей комнаты. Эйвери по опыту знал, что бóльшая часть обязанностей инструктора по строевой подготовке – удерживать изнуренных рекрутов от вымещения разочарования друг на друге. Он должен принимать на себя всю злость и, если хорошо выполняет свою работу, восхищение.
Но знал Эйвери и то, что скоро его взвод вернется в казармы измотанным, обозленным и жаждущим драки. По крайней мере, тогда штаб-сержант услышит любой шум из своей комнаты и вмешается, прежде чем ситуация выйдет из-под контроля.
– Ладно, это всего на одну ночь, – продолжил Хили примирительным тоном. – Если завтра я не наведу порядок в санчасти, то поселюсь у этого… как его зовут?
– Ты про капитана? – спросил Эйвери, набросив коричневое шерстяное одеяло на постель.
Невзирая на жару, он должен показать рекрутам, как правильно застилать койку.
– Нет, другого взводного. Секунду, загляну в коммуникатор.
Эйвери разгладил одеяло широкими движениями. Потом принялся за углы, выравнивая их так, что даже его собственный инструктор гордился бы им.
– Берн! – крикнул Хили. – Штаб-сержант Нолан Берн!
Эйвери замер, его руки остановились под матрасом, пружины впились в ладони.
– Ты его знаешь?
Эйвери закончил с углом. Он выпрямился и потянулся за подушкой и наволочкой.
– Да.
– Ха! А ты знал, что он тоже будет здесь?
– Нет. – Отработанным движением Эйвери водрузил подушку.
– Вы друзья?
Морпех не сразу нашелся с ответом.
– Мы давно знакомы.
– Ага, теперь понятно. – Голос Хили изменился, предвещая насмешку. – Вы, голубки, будете проводить слишком много времени вместе, а я могу приревновать. – (До Эйвери донесся хохоток, затем вжикнула молния на сумке.) – Как думаешь, что случилось с рукой капитана?
Эйвери не ответил – он прислушивался к усиливающемуся рычанию «вепря». Легкая разведывательная машина резко остановилась перед казармой. Двигатель взревел и смолк, и вскоре Эйвери услышал хруст шагов.
Он быстро подошел к шкафчику, раздвинул аккуратные ряды футболок и брюк, извлек лакированный кожаный ремень с пряжкой, на которой горели надраенной медью орел ККОН и эмблема в виде земного шара. За спиной распахнулась дверь казармы. Эйвери почувствовал шеей холодок.
– Отличная койка, – одобрил штаб-сержант Берн. – После месяца в госпитале такое сразу подмечаешь.
Эйвери плотно свернул ремень и спрятал его в кулаке, закрыл шкафчик, повернулся к бывшему товарищу. На Берне не было шлема с серебристым зеркальным щитком, как на операции, когда Эйвери не смог застрелить женщину, – в тот день, когда Берн потерял всю свою группу. Но с тем же успехом можно считать, что шлем на нем остался: взгляд холодных голубых глаз был непроницаем.
– От всех этих перемен, – с ухмылкой объяснил Берн, – я гадил на простыни, потому что не контролировал себя из-за больших доз обезболивающего. Медсестры стелили свежее белье или слишком туго, или слабо.
– Рад тебя видеть, Берн.
– Но это хорошо застеленная кровать, – продолжил Берн, игнорируя приветствие Эйвери.
И без того изрезанное лицо штаб-сержанта пересекали свежие розовые шрамы: щиток шлема разбился от взрыва. Неровный след осколочного ранения уходил от левого виска за ухо. Черные волосы, должно быть, полностью сгорели; короткая уставная стрижка не скрывала, что они отрастают клочьями.
– Я рад, что ты в порядке, – сказал Эйвери.
– Неужели? – Голос ирландца напрягся.
После многих лет совместной службы Эйвери точно знал, что будет дальше. Но он хотел, чтобы Берн понял одну вещь.
– Они все были хорошими парнями. Мне жаль.
Берн отрицательно покачал головой:
– Жаль, но недостаточно.
Берн двигался с потрясающей скоростью, даром что был тяжеловесом. Он прыгнул на
