Земля. После возвращения.
Над широкой свинцовой рекой в пасмурном небе медленно ползли густые облака. Редкие порывы ветра гнали бурые опавшие листья по песчаным дорожкам старого сада. Заморосил мелкий, почти водяная пыль дождик. Севка еще некоторое время постоял на краю обрывистого берега, провожая взглядом идущую далеко внизу моторную лодку, понял, что совсем замерз и решил возвращаться домой. И уже привычно поправил сам себя – не домой, а в санаторий. Так называли переоборудованную для работы с ним и Машей базу отдыха КГБ. Хотя дом у них обоих, можно сказать, теперь здесь, и жить в нем придется долго. Мысли еще немного путались, но чувствовал себя Севка значительно лучше, чем пару недель назад, когда врачи разрешили ему вставать. Настолько лучше, что даже не пошел на обед, а искать его не стали, видимо распорядились не тревожить. Машки сегодня не было, она уехала в Москву на экскурсию, которую устроили для детей обслуживающего персонала базы. Правда, все понимали, что экскурсия для Машки. – Ну что делать – подумал Севка, подцепив ногой камешек на дорожке. – Мы теперь как цари, а жизнь у царей тяжелая, ешь, пей да руководи. Правда до 'руководи' еще не дошло.
Три последних месяца Севка провалялся в постели, почти все время без сознания, в редкие моменты просветления почти никого не узнавал. Сказалась реакция тела на внезапное изменение структуры сознания. Собственно говоря, его даже не лечили, только кололи витамины и общеукрепляющие. Консилиум из восьми знаменитых академиков и член-корреспондентов АМН ни на что более не решился. У Машки дела обстояли несколько лучше. Пролежала чуть более месяца, сознания почти не теряла, сдвигов в психике не имела. Поэтому последнее время проводила исключительно в прогулках и развлечениях. Но к Севке ее пока не пускали. Продираясь сквозь мокрые холодные заросли боярышника, Севка на миг расслабился и перед глазами у него снова встала на фоне того темнеющего неба гигантская светящаяся сине-фиолетовая, слегка затуманенная от расстояния гроздь винограда на горизонте – тот город, насаженный на шпиль Монтировочной с ярко алым, от заходящего красного карлика острием. Воспоминания приходили помимо воли, хотя уже не казались кошмарным сном, когда он метался в бреду. Ясность мышления почти восстановилась и пора было приводить воспоминания в порядок. Никто его, конечно, не торопил, но и затягивать особенно не следовало. Некоторые члены консилиума считали, что со временем что-то может уйти из памяти. Кто знает, что это может быть. Наконец продравшись сквозь заросли, Севка вышел к хозяйственному корпусу и усилием воли отогнал уже несколько потускневшее видение. И сразу вспомнил другое, здешнее. Вспомнил, что ими занимается специально созданный распоряжением Политбюро 'Комитет-3', наделенный особыми полномочиями. – Комитет это понятно, а почему 3?– спросил он неделю назад, когда его понемногу стали вводить в курс происходящего.
– Ммм…, ну, видишь-ли, у страны есть опасности внутренние, внешние и мм…еще более внешние, как теперь выяснилось. – сказал ему полковник КГБ Дмитрий Петрович Аксенков, что-ли. Его фамилия как-то не запоминалась. Он представился как «куратор один», непосредственно ответственный за его, Севкину персону. У Машки тоже, кстати, есть свой ответственный, точнее своя – «куратор два». Шаповалова Валентина Игнатьевна – подполковник ГРУ (редкий случай, как им сказали). Севка не знал, что когда это объясняли Машке, она успела фыркнуть: 'Мужчины всегда впереди! Вот пусть Севка первый и расскажет все!' Но уже через пару дней она предстала перед 'К-3' и проговорила 6 часов подряд. И проговорила бы еще столько же, не вмешайся медицинская часть Комитета. После чего ей установили норму – 3 часа в день, с перерывами, которую она успешно перекрывала.
Севка посмотрел время на новеньких часах 'Командирские', увидел, что есть еще 20 минут до начала заседания. И решил зайти в столовую, перекусить. Озябшими руками взяв большую эмалированную кружку, доверху наполненную горячим дымящимся чаем, присев на стул возле раздаточного оконца, где стоял противень с только что испеченными булочками, он смотрел на повариху, пожилую полную женщину и думал: 'Чем же я все-таки от нее отличаюсь? Сколько лет прожила, повидала много, даже на войне медсестрой была, а против Десантников не выдержит. А я кто? Мы, дети, кто? Сопля зеленая, а вот поди-ж ты, Десантников не пустили, даже наоборот. Надо это обдумать. Жизненный опыт у меня теперь тоже есть. Почти 2000 лет. Хотя Джал и Глор тоже не помнят, кто такие комонсы. Но это все потом.' Покончив с такими мыслями и булочкой, Севка решительно направился в зал заседаний. Первое, что увидел Джал, всплыв из небытия, был он сам. Вернее его тело. Естественно, уже кем-то занятое. Он знал, что это должно было его просто шокировать, но почему- то данная ситуация его почти не взволновала. Испытав, в связи с этим, едва ощутимый мгновенный всплеск чувства, похожего на удивление, ощутив огромную и все нарастающую скорость и скользкость потока мысли, Джал понял, что находится в искусственном теле. Просто его Мыслящий еще не 'разогнался'. Ну что ж. Пусть будет так. Скорость мышления еще никому не помешала. Мгновенно, по меркам живого существа, Мыслящий Джала приступил к анализу ситуации, одновременно обведя глазами ярко освещенное мертвенным зеленоватым светом помещение, узнал увешанного наградами Великого Десантника, Великого Диспетчера в снежно-белом комбинезоне и Шефа обеих Охран в золотой каске, сидящих на другом конце комнаты. Его бывшее, кто его занял, интересно, тело, сидело несколько в стороне от правителей, ближе к
