— Я высокомерный дурак, а не ты! — крикнул в ответ Тифон. — Не теряй голову, Мортарион! Некаре хочет твоей злобы — он хочет, чтобы ты действовал, а не думал! — Он указал пальцем в бойню вокруг них. — Ахракс мертв! Хазнир задохнется еще до того, как мы сможем вытащить его с этой треклятой горы! Мы погибнем, не добравшись до цели!
Жнец запоздало осознал, что ему трудно дышать. Он посмотрел на свой доспех и увидел следы взрывов, а костюм под ним был изодран попаданиями шрапнели.
— Нет, — выплюнул он, как раз, когда алеющий грохот очередного огненного дождя сошел на отряд. Мортарион увидел пылающий шар, катящийся прямо на него, в его ушах звучал рев пламени. Он взмахнул могучей косой, очертив в воздухе дугу, лезвие на конце тяжелой рукояти соприкоснулось с телом адского снаряда за секунду до того, как тот почти ударил его.
Существо внутри горящей оболочки погибло от взрыва с булькающим криком, но Жнец не слышал его. Оглушенный громоподобной детонацией огненного шара, он был отброшен, как детская кукла, через черную землю, далеко вниз от горного прохода. Капюшон Мортариона разорвало, его шлем слетел с его головы от взрыва с силой, достаточной, чтобы сломать шею обычному человеку.
Он упал посреди осколков камней, покрытых пепельным лишайником, пропахав борозду и едва осознавая происходящее. Без маски-фильтра его легкие тут же наполнились ядовитой вонью, и ему пришлось бороться с рвотным рефлексом. Он не дышал нефильтрованным воздухом этого места с тех пор, как покинул его в ту судьбоносную ночь, и чистые токсины вызвали у него тошноту.
Встряхнувшись, он увидел Тифона, спешившего к нему. За ним следовал Жестокосердный, помогавший Раску нести хрипящего Хазнира. Лотсул и остальные выжившие также спешили к ним. Все были ранены, у всех были повреждены доспехи.
— Мы не можем идти дальше, — выдохнул Тифон, подойдя ближе. — Если мы отступим, мы сможем перегруппироваться, вернуться с большим числом людей…
Мортарион не стал отвечать, не желая говорить, опасаясь выплеснуть ярость. Он отвернулся от своих воинов и поплелся прочь, избегая их взглядов, уставившись в чистые небеса долины внизу.
Каждая клеточка его тело излучала мрачную, кипящую злость, гнев подогревался предупреждающими голосами разума, что оставили Мортариона разрываться между жаждой мести и долгом.
В тот момент часть его ненавидела Тифона и остальных, ненавидела низших и то, чем они являлись, так же сильно, как он ненавидел Владык. Он презирал их за слабость, за неспособность сражаться до того, как он их обучил, за хрупкие человеческие тела, рассыпавшиеся от одного только прикосновения токсичных испарений.
Почему они не могли быть такими же, как он? Он был проклят своими возможностями: сильнейший и быстрейший из всех людей, когда–либо ходивших по Барбарусу, умнее и сообразительнее любого из их жалких рядов. Они тянули его вниз, замедляли его. Удерживали его от единственной вещи, которой он жаждал больше всего на свете — от смерти Некаре.
Но эти ярость и фрустрация вставали против непонятных, невыразимых стремлений. «Я не такой, как они, — сказал он себе. — Я не ошибка природы, не эксперимент Владык, вышедший из–под контроля». Мортарион знал, что у его существования есть смысл, так же хорошо, как знал, что за ночью следует день. Если и существовала воля, создавшая его, то для одной-единственной цели.
«Я оружие для войны». Это было единственная истина, подходившая к его реальности.
«Но для какой войны, если не для этой?».
Он продолжал идти, преследуемый сомнениями и образом Некаре, смотревшим на него с высоты. Смех Владыки сопровождал его до самых низин, кусая воздух и отражаясь эхом за их спинами с каждым тяжелым шагом.
Когда они достигли оставленного у подножия горы места битвы, то обнаружили там лишь безмолвных мертвецов и одинокого скаута, сидевшего на отколотой гранитной скале.
Она встала, когда они приблизились. Мортарион наблюдал за сменой эмоций на ее лице. Они были знакомы: это была женщина, принесшая ему воду, когда он вернулся в Убежище годы назад; ребенок, которого он спас на пропитанных дождем полях пшеницы.
Она отсалютовала закованной в латы рукой.
— Мортарион. Мне приказано было ждать тебя. У меня сообщение от Каифы Морарга.
Он огляделся, рассматривая тела мертвых големов. Изрешеченные, разодранные, будто взорваны залпами точечного огня из оружия гораздо более мощного и точного, чем у Гвардии Смерти.
— Говори, — сказал он.
Скаут указала на горизонт, туда, где сверкали костры у руин Ущелья Геллера.
— Наши силы вернулись в поселение после… — она сделала паузу, пытаясь подобрать слова. — После того, как пришел Ястреб, — скаут указала в небо. — За один скользящий проход он уничтожил их для нас. А затем был голос, и… — ее взгляд устремился вдаль.
— Ястреб, — повторил Раск. — Ты имеешь в виду ту летающую машину, которую видели во внешних землях?
Скаут кивнула.
— Я не могу это объяснить. Слов… недостаточно. Вы должны увидеть всё сами, — сказала она. Ее глаза были широко распахнуты, а в голосе был странный трепет. — Тогда вы поймете.
Летательный аппарат, названный «Ястребом», приземлился на руинах полей за пределами разрушенных стен города, и он не был похож ни на что когда–либо виденное Каласом Тифоном.
Он разбирался в машинах — паровые боевые механизмы с массивными поршневыми ногами или гусеницами были довольно широко распространены в боевых рядах Владык — но это было что–то новое. Низкие и невероятно опасные небеса Барбаруса делали все попытки достичь воздушного превосходства глупой затеей, обреченной на провал. Оттого все конфликты протекали внизу, в грязи, где противники могли смотреть друг другу в лицо.
Даже сейчас, когда Ястреб стоял на земле, молчаливый и замерший в кругу выжженной травы, он казался парящим. Гладкие линии светлого, полированного орудийного металла и мерцающее золото блестели в слабом дневном свете. Фюзеляж походил на нечто, вырезанное искусным художником: корпус в форме пули плавно перетекал в широкие крылья обратной стреловидности и подкрыльные несущие поверхности. Аккуратные линии гравированного орнамента покрывали каждый кусочек видимого экстерьера Ястреба, и, когда они подошли ближе, Тифон различил фрагмент на крыльях, оказавшийся надписью в старом Готическом стиле.
Запинаясь, он прочитал надпись вслух.
— Аве… Импер… Атор.
— Да, — сказал Мортарион, подойдя к нему. Его старый друг был одним из немногих, кто был достаточно образован, чтобы понимать символы, и по его тону было понятно, как их смысл взволновал его.
Рядом неуверенно переминался Марнау, его лицо выражало бесконечное восхищение, когда он смотрел на золотое судно. Он двинулся было к судну из любопытства, но тут же одернул себя
