Доктор внимательно прочел листок.
— Это его почерк?
— Возможно; но возможно также, что это грубая подделка. Каково ваше мнение? Ложный след или…
— Если это не так, — ответил доктор, — то остается только один вывод.
— Какой же?
— Нам придется изменить наше мнение об этом человеке. Выходит, что он был искренен в своих убеждениях.
— Искренен в своих убеждениях?
— Да, искренен в англосаксонском духе: у них Бог и мамона без труда уживаются друг с другом. Был ли Брайям Йонг обманщиком? Несомненно. Но не будь он при этом искренним, разве мог бы он увлечь за собой целый Израиль на материк, в пятьдесят раз более опасный, чем Синайский полуостров? Ну что, идем?
Они вошли. Уже в холле они столкнулись с молодым пациентом доктора. Доктор вздрогнул. Какая перемена! Мечтательное, но открытое лицо стало жестким и замкнутым, взор потух. Появление доктора вернуло ему жизнь.
Почти не здороваясь, он подошел к ученому и спросил:
— Зачем вы здесь?
Доктор жестом указал на комиссара. Аллан Фиц-Рой, не останавливаясь, продолжал:
— Мне надо поговорить с вами кое о чем. Я бы пришел к вам, если бы не… если бы не… Что означал тот вопрос, который вы мне задали на приеме?
— Какой вопрос? — пролепетал доктор. Он предчувствовал, что будет.
— Вы спросили меня, не читал ли я какую-нибудь книгу из области вашей науки. Я не читал. Почему вы спросили меня об этом?
Взгляд его был жесткий и пронизывающий; казалось, ему хотелось проникнуть в сокровенную глубину души доктора… Почему доктор спросил? Доктор помнил это, и вместе с тем он понял, понял даже чересчур ясно, насколько глупо было задавать такой вопрос! Он высказал подозрение, что юноша прочитал в числе всяких других книг какую-нибудь книгу по психоанализу и захотел порисоваться каким-то симптомом, на который он натолкнулся, — обычный, весьма обычный случай. И вот этот экзальтированный юноша бросается домой, находит какую-то книгу в отцовской библиотеке, прочитывает ее и, — как это говорится в той, другой книге, — видит, что он наг… Теперь надо во что бы то ни стало добиться одного: закрыть глаза, которые раскрылись наполовину. Юноша не должен думать, что случаи, о которых он прочитал, аналогичны тому, который он пережил; надо отвлечь его мысли от этого предмета: под влиянием пережитого ужаса он впредь наверняка будет избегать касаться его…
Когда доктор стал отвечать юноше, его лицо сияло дядюшкиным добродушием:
— Почему я спросил это? Да просто потому, чтобы предостеречь вас от чтения таких книг.
— Предостеречь меня? Вы считаете меня ребенком, который…
— Нет, вы не ребенок, вы очень развитой молодой человек, но если где особенно нужна строгая научная подготовка, так это для чтения таких книг. Вы знаете, что делается с человеком, читающим без надлежащей подготовки лечебник: ему кажется, что он болен всеми болезнями, какие только есть на белом свете. А что такое болезнь тела с ее ясными симптомами в сравнении с душевной болезнью? Вот что, дружок: если я тогда забыл дать вам совет, то даю его сейчас: не читайте такого рода книг до тех пор, пока не накопите достаточно умственного багажа для их понимания!
Во время речи доктора глаза Аллана Фиц-Роя потухли. Он опустил их и, по-видимому, о чем-то интенсивно думал. Вдруг, тяжело вздохнув, он поднял глаза. «Слава Богу, — пробормотал про себя доктор, — он верит мне. Эта сторона дела улажена». Но оставалась еще другая сторона, и она…
— Где это? — спросил он комиссара.
Хроот повел его вверх по лестнице. Аллан автоматически следовал за ними, но у входа в обсерваторию остановился. Комиссар, посмотрев в окно на входную лестницу, ввел доктора. Вход охранялся двумя людьми. Никто не мог скрыться.
— Вот здесь, — коротко проговорил он. — Хотя то, что вы надеетесь обнаружить…
— Друг мой! Позвольте мне спросить вас, — оборвал его доктор, — вы-то верите в его виновность?
Комиссар замялся.
— Видите ли, после того как он поговорил с вами, он не кажется мне уже таким странным, — согласился Хроот. — До этого я готов был поклясться в его виновности, но…
А затем он продолжал уже совершенно другим голосом:
— Но я уверую в его невиновность только тогда, когда вы мне докажете, кто убил Джеймса Фиц-Роя! Никто посторонний не проникал в дом, никого, кроме него, не было в комнате, ни у кого другого, кроме него, не было каких-либо вероятных побуждений для убийства, и он был последним человеком, который видел живым Джеймса Фиц-Роя! Найдите мне преступника, который может войти через запертые двери, который убивает без причины и исчезает, не оставив следа, — и я поверю вам!
Доктор мрачно кивнул головой. Комиссар, разумеется, прав, и — во всяком случае, во всяком случае, — с того момента, как он увидел Аллана, он был убежден, что тот не совершил этого ужасного поступка, убежден в этом так же, как в том, что он сам не был повинен в этом. Но если Аллан не сделал этого, то кто же это мог быть? И вырвав чуть не половину волос из своего скудного запаса у висков, он начал осмотр.
Комната была пятиугольная со стеклянным куполом, стекла которого можно было выдвигать. По стенам стояли полки с чучелами животных, препаратами в стеклянных сосудах, раковинами и камнями разной величины… Настоящая лаборатория астролога в старинном стиле… Посредине пола на подвижной подставке стояла подзорная труба, а около нее лежал сам «астроном», покрытый белым покрывалом… Доктор приподнял покрывало, взглянул несколько раз на открывшееся его взгляду лицо, наклонился и приступил к делу.
Комиссар с нетерпением следил за ним. По временам он неслышными шагами подходил к двери и прислушивался. Аллан Фиц-Рой ходил взад и вперед. Предчувствовал ли он, что его ожидает? Юноша ходил слишком спокойно и размеренно, как не ходят преступники. Комиссар слышал походку многих преступников, но эта походка не укладывалась в рамки его системы. Уж не прав ли доктор? Не упустил ли он сам из виду какого-нибудь обстоятельства, какой-либо лазейки, через которую оставшийся неизвестным преступник мог проникнуть в дом и выйти из него? Нет! Этого быть не могло! Об этом нечего и говорить! Теперь оставалось только одно — схватить виновника и позаботиться о том, чтобы он понес наказание. А все другое — это только потеря времени…
— Послушайте, — начал комиссар, — кто его знает, а вдруг он замышляет самоубийство? Я пойду и арес…
Он не окончил фразы. Доктор поднял руку со своеобразной торжественностью. Его глаза горели как фосфор.
— Тшш! — прошептал он. — Ради бога, не делайте глупостей! Скажите мне: когда вы его нашли мертвым, окно в крыше было открыто?
— Глупостей? — раздраженно переспросил комиссар. — Нетрудно пересчитать те глупости, которые я сделал на протяжении моей карьеры, а теперь…
— Да я имею в виду вовсе не вашу карьеру, — хриплым голосом прошептал доктор, — а будущность юноши. Как вы думаете? Каково быть несправедливо обвиненным в смерти своего собственного отца? Ответьте мне, было ли окно в крыше открыто, когда вы нашли его мертвым?
— Если вы хотите знать, — проворчал комиссар, — оно было открыто. Но если вы думаете, что кто- нибудь мог проникнуть в дом таким путем, не оставив следа на сырой земле внизу, или по крыше, или через окно…
— Кто-то проник сюда! — воскликнул доктор. — Скажите мне, не заметил ли кто-нибудь из неспавших обитателей дома сияния в воздухе?
— Уж не вошел ли кто-нибудь, не оставив следа? — повторил комиссар. — Осмелюсь спросить вас: а ушел он таким же путем?
