— Гм… — ответил комиссар. — Но воюя, они, по крайней мере, не имеют обыкновения заходить так далеко, чтобы пускать в ход огнеметы!
Солем Бирфринд замолчал, но выражение лица его было красноречиво.
— У меня уже есть своя собственная теория относительно пожара, — продолжал комиссар. — Но для того чтобы принять во внимание все возможности, я хотел бы спросить у вас вот что: можно ли допустить, что кто-либо имеет материальную выгоду от пожара?
В ответ на это Солем Бирфринд вытащил из кармана лист бумаги. Это был печатный текст договора. Он молча ткнул на параграф, который доктор прочитал через плечо: «…издания, попорченные огнем, водой или потерпевшие какое-нибудь другое наружное повреждение, должны быть перепечатаны или оплачены гонораром как проданные».
— Ни в какой другой стране нет такого пункта, господин комиссар, но у нас в Голландии он есть.
Хроот присвистнул, бросив взгляд на доктора.
— Гм… А ведь не все книги расходятся одинаково хорошо. Романы и рассказы еще туда-сюда — правда? Но стихи?
Солем Бирфринд, не отвечая, пожал плечами. Но его глаза сверкали.
— Какие поэты издавали стихи в вашем издательстве?
В этот момент к пожарищу подошел неожиданный посетитель. Это был почтальон. Подавая письмо Солему Бирфринду, он воспользовался временем, чтобы оглядеть развалины. Когда издатель читал письмо, его ноздри дрожали. Затем он молча передал его комиссару:
Господину издателю Бирфринду.
Я прочитал о пожаре. Согласно договору, Вы обязаны или уплатить гонорар, или перепечатать поврежденное издание.
Так как Вы, наверное, предпочтете пустить печатный станок в ход скорее для «Мадонны спальных вагонов», чем для действительно ценной литературы, то прошу Вас приготовить мне мой гонорар.
Комиссар ударил одним своим кулаком по другому.
— Весь осмотр был, собственно говоря, излишним. Где он живет? Дайте мне его адрес — поскорее!
Тяжело дыша, как такса на состязаниях с двумя большими догами, доктор Циммертюр быстро пошел по пятам представителей правосудия и страхового общества.
5
Певец «Золота и огня» жил на Амстельстрат — совершенно верно, но его не было дома. Его никогда не бывает дома? О, нет, очень часто, но как раз сейчас его нет. В последний раз его видели вчера вечером часов в девять, но потом он удовлетворял свои какие-то другие желания — это слышали живущие в нижней квартире, а следовательно, он ночью заходил домой. Никто не обратил внимания ни на то, когда он вышел из дома снова, ни на то, куда он пошел, но можно было заполнить пробелы гипотезами, как это принято в каждой науке. Где он обычно ел? Ел ли он вообще? Вероятно, ел, но жильцам дома было так же трудно застать его за этим занятием, как увидеть живого белого единорога. Зато выпить он, без сомнения, любил, и все соседние кабачки пользовались его симпатией, но там вряд ли можно было узнать какие-либо подробности о его привычках, и во всяком случае, похвал там ему не расточалось.
Выйдя на улицу с такими сведениями, три разведчика расстались. Поверенный страхового общества передал дело в руки комиссара Хроота и отправился домой; комиссар пошел обследовать по очереди кабаки, которые ему указали, а доктор Циммертюр повернул к погребку Белдемакера.
— Это дело перестало интересовать вас?
— Вовсе нет, милый Хроот, но я составил уже себе теорию.
— И потому вы считаете дальнейшее расследование излишним?
— Да.
— Что же это за теория?
— Могу сейчас же рассказать вам ее. Вы читали письма Ибсена?
— Нет.
— В них говорится только об экономике. Он ввел экономический императив в отношения между поэтами и издателями. И все шло хорошо. Но когда издатель начинает… Так, значит, я иду в погребок.
Комиссар в недоумении посмотрел на него.
— Может быть, вы несколько поясните ваши слова?
— Нет, моя теория может оказаться ошибочной, и если бы я помешал вашим поискам, я мог бы нарушить ход правосудия. Мы встретимся с вами в погребке.
Так они и сделали. Часов около семи вечера Хроот застал своего приятеля за полбутылкой вина, а две бутылки были выпиты раньше, о чем свидетельствовали две свинцовые шапочки.
— Вы пришли вовремя, — сказал доктор, — так как это вино действительно возбуждает большой аппетит. — Если вы еще не нашли его, приглашаю вас пообедать со мной.
— Спасибо, — угрюмо ответил комиссар. — Ничего не имею против.
— А после обеда, — продолжал доктор, — мне будет очень приятно показать вам такое место, которого вы наверняка никогда не видели.
— Ну а как с вашей теорией?
— Вот там-то мы ее и обсудим!
Хрооту не удалось ничего больше выудить из своего приятеля, лицо которого сияло, как только что отчеканенная десятигульденовая монета. Они отобедали в «Трианоне», а после обеда поехали в автомобиле, причем доктор на ухо шепнул шоферу адрес. Оказалось, что таким необычным местом было не что иное, как королевский дворец.
— Вы хотите представить меня ко двору? — недоверчиво спросил комиссар. — Или просто издеваетесь надо мной?
— Подождите немножко, подождите, — успокаивающе сказал ученый и повел его мимо дворцового фасада через маленькие ворота, соединяющие Ниюве Форбюрхвал и Ниюве Дейк. Он остановился у старинного дома в одном из самых узких переулков, вошел в дверь, которая была не заперта, и показал путь вниз в погреб.
— Вот здесь, если не ошибаюсь.
— Разве вы никогда не бывали тут раньше?
— Нет, мне только говорили об этом месте.
— А что тут такое?
— Сейчас увидите.
— Есть у него какое-нибудь название?
— Даже очень замечательное — «Желтая лихорадка».
Доктор открыл дверь и потянул за собой комиссара. Хроот невольно вскрикнул.
Он очутился в подвале со сводами, подпираемыми толстыми столбами. На стенах, естественно сочившихся сыростью, были намалеваны в стиле самого крайнего экспрессионизма целые полчища водных обитателей — угри, стенные клещи, водяные пауки и тому подобное. Здесь же было изображено, чем питались все эти твари. Посетителями были владельцы художественных магазинов, комиссионеры и издатели. Столбы разделяли все помещение на своего рода «пещеры». В одну из таких «пещер», у входа в которую извивался пучок огромных щупальцев каракатицы, доктор ввел своего спутника, предварительно бросив осторожный взгляд в другие «пещеры».
— Да что же это за место? — спросил Хроот.
В сущности, это было в высшей степени банальное заведение. Несколько неудовлетворенных последователей Ван Гога пожелали иметь такое пристанище в Амстердаме, где они чувствовали бы себя как
