Рога

последний раз?»

Каждый из огарков бросал на искривленный кирпичный потолок отдельную тень, так что над Игом столпились шесть безликих дьяволов, плакальщиков в черном, собравшихся над чьим-то гробом Они раскачивались из стороны в сторону в такт только им и слышному похоронному пению.

Иг пожевал свою бородку, все еще беспокоясь о Гленне, гадая, не станет ли Ли Турно искать его сегодня у Гленны, ведь тогда он к ней зайдет. Но ее телефон оказался включен на автоответчик: пожалуйста, оставьте сообщение после сигнала. А какие тут могут быть сообщения? Привет, старушка, сегодня меня дома не будет… Я не хочу возвращаться, пока не придумаю насчет этих моих рогов. Да, кстати, не соси сегодня член Ли Турно. Он плохой мальчик. Если Гленна не подходит к телефону, значит, уже спит. Она же говорила, что плохо себя чувствует. Ну и хватит тогда, забудем. Ли не станет посреди ночи ломать ей дверь топором. Он захочет устранить угрозу, исходящую от Ига, с минимальным для себя риском.

Иг поднес бутылку к губам, но оттуда ничего не вытекло. Какое-то время назад он ее опустошил, и она так и оставалась пустой. Это его вконец расстроило. Мало того что он был исключен из человеческого сообщества, так приходилось еще быть трезвым Он развернулся, чтобы отбросить бутылку, но замер, глядя в раскрытую дверцу топки.

Змеи нашли себе путь в литейную, так много, что у него перехватило дыхание. Сколько их тут, сто? Никак не меньше, в этом шевелящемся переплетении перед дверцей топки; черные змеиные глаза загадочно поблескивают в свете свечей. После секундной нерешительности он завершил бросок, и бутылка ударилась о пол прямо перед ними, брызнув во все стороны осколками стекла. В большинстве своем змеи мгновенно ускользнули, исчезнув из виду в куче кирпича и многочисленных дверных проемах. Некоторые, однако, лишь немного отступили и тут же остановились, глядя на него с явной укоризной.

Иг захлопнул дверцу топки, бросился на грязный матрас и натянул на себя не менее грязное одеяло. В его голове звучал беспорядочный шум, люди кричали на него, признавались в своих грехах, просили соизволения совершить новые, и он уже не надеялся найти сон, но сон нашел его сам, натянул на его голову черный мешок и выдавил из него остатки сознания. Шесть следующих часов он был все равно что мертвый.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Игги проснулся в топке, завернутый в старое, с пятнами от мочи одеяло. Освежающий холодок создавал впечатление силы и благополучия. В прояснившуюся после сна голову пришла неожиданная мысль, счастливейшая из его мыслей. Это ему приснилось — все это. Все, что случилось за последние сутки. Ну да, он в полном пьяном безобразии обоссал крест и Деву Марию, проклинал Бога и свою жизнь, был охвачен всепожирающей яростью — да, все это было. Но потом, когда отключилось сознание, он как-то сумел добраться сюда, в эту литейную, и вырубился. Все остальное являлось таким себе особо живым кошмаром: как он обнаружил у себя рога, как слушал одно за другим ужасные признания, что логически завершилось наихудшим из них — страшным, невозможным секретом Терри. А потом ему привиделось, что он снял инвалидное кресло с тормоза и столкнул Веру вниз по склону, зашел в конгрессменский офис и там схлестнулся с Ли Турно и Эриком Хеннити и, наконец, обосновался здесь, в этой литейной, прячась от толпы влюбленных змей в допотопной сталеплавильной печи.

Облегченно вздохнув, Иг поднес руки к вискам. Его рога были тверды как кость и исполнены неприятного лихорадочного жара. Он открыл было рот, чтобы закричать, но кто-то его опередил.

Железная дверца и искривленные кирпичные стенки приглушали звуки, но откуда-то, словно издалека, он услышал резкий болезненный крик и следом за ним хохот. Кричала девушка. Она кричала: «Ну пожалуйста!» Она кричала: «Перестань, не надо!» Иг открыл железную дверцу топки, в его голове гулко колотился пульс.

Он выбрался через люк в чистый ясный свет августовского утра. Слева, из проема, ведущего наружу, донесся еще один дрожащий крик, полный страха — или боли. На каком-то полуосознанном уровне Иг впервые заметил хрипловатую грубость кричащего голоса и понял, что кричит совсем не девушка, а парень, а голос звучит так тонко, скорее всего, от ужаса. Иг не замедлил шаги, а босиком пробежал по бетону мимо тележки, заваленной старыми, ржавыми инструментами. Он схватил с тележки лежавшее сверху, даже не посмотрев, что это такое, лишь бы не быть с пустыми руками.

Они были снаружи, на растресканном асфальте: трое в более или менее нормальной одежде и один, украшенный только пятнами грязи и белыми подштанниками, из которых он уже вырос. Этому мальчику, тощему и с длинным торсом, было, пожалуй, не больше тринадцати; все остальные были уже старшеклассники.

Один из них, мальчишка с головой, гладко выбритой, на манер электрической лампочки, сидел на почти голом мальчишке и курил сигарету. В нескольких шагах за ним находился толстый парень в безрукавке. С лицом потным и ликующим, он прыгал с ноги на ногу, тряся сиськами. Самый старший из них стоял чуть слева, держа за хвост маленького извивающегося болотного ужа. Иг узнал в этой змейке — невозможно, но правда — ту самую, которая вчера вечером не хотела от него отстать. Она изгибалась, пытаясь укусить мальчишку, но никак не могла. В другой руке этого третьего мальчишки был садовый секатор. Иг стоял в дверном проеме позади мальчишек, глядя на них с высоты в шесть футов.

— Хватит! — кричал раздетый мальчишка. Лицо его было перемазано грязью, но кое-где слезы промыли в грязи гладкие полоски розовой кожи. — Перестань, Джесси! Хватит!

Курильщик, Джесси, сидевший на мальчике, стряхнул на его лицо горячий пепел.

— Заткнись на хрен, Молофей. Хватит будет, когда я скажу «хватит».

У Молофея уже было несколько сигаретных ожогов. Иг видел на его груди три ярко-красных пятна воспаленной кожи. Джесси передвигал сигарету от одного ожога к другому, держа ее в дюйме от Молофеевой кожи. Тлеющий уголек рисовал приблизительно треугольник.

— Ты знаешь, почему я выжег треугольник? — спросил Джесси. — Так нацисты метили пидоров. Вот такая будет твоя метка. Я бы изобразил чего повеселее, если бы ты не вопил как резаный. И к тому же у тебя изо рта воняет, как грязным членом.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся толстый мальчишка. — Ну и шутник же ты, Джесси.

— У меня тут есть лучшее средство избавиться от этой вони, — сказал мальчишка со змейкой. — Нечто, чем можно отмыть твой рот.

Говоря, он раздвинул лезвия секатора, вложил между ними голову ужа и, действуя одной рукой, отхватил ей голову. Ромбовидная головка упала на асфальт с жестким звуком, похожим на звук падения резинового шарика. Туловище змейки извивалось и дергалось, но постепенно, после многих судорожных рывков, совершенно распрямилось.

— Бона! — крикнул Жирный, прыгая с ноги на ногу. — Здорово ты, Рори, гильотинировал эту суку!

Рори присел на корточки рядом с Молофеем. Из перерезанной шеи змеи быстрыми толчками выбивалась кровь.

— На, пососи, — сказал Рори, суя змею Молофею в лицо. — Тебе только и нужно, что ее пососать, и Джесси отстанет.

Джесси хохотнул и глубоко затянулся сигаретой, так что уголек на конце стал ядовито-красным.

— Хватит! — сказал Иг, не узнав свой собственный голос, глубокий гулкий голос, словно шедший из какой-то бочки, и в тог же момент сигарета во рту Джесси с яркой вспышкой взорвалась.

Джесси завопил и упал с Молофея в высокий бурьян. Иг спрыгнул с бетонной площадки в траву и ткнул ручкой своего инструмента в живот жирного мальчишки. Это было как садануть в надутую покрышку, под ручкой ощущалось упругое дрожащее сопротивление. Жирный закашлялся и отступил.

Иг развернулся и уставил конец инструмента на парня по имени Рори. Рори отпустил ужа, тот ударился об асфальт, отчаянно извиваясь, словно в нем еще сохранилась жизнь и он пытался уползти.