— Да, — сказал Роберт, не узнавая своего голоса.
— Пожалуйста, пойди и найди для него какое-нибудь одеяло, если можно.
Роберт моментально сообразил, что врач хочет, чтобы он в первую очередь чем-нибудь занялся, чтобы отвлекся и не маячил возле Йохана. Но и во-первых и во-вторых, он был благодарен Якобссону за то, что мог сделать хоть что-нибудь конкретное, даже, может быть, важное. Роберт протиснулся мимо Сольвейг, которая стояла в дверях и тихо плакала, содрогаясь всем телом. У Роберта не оставалось сил на то, чтобы утешить мать, ему самому приходилось как-то держаться, и он держался как мог. Наконец он услышал приближающийся звук сирены. Он и представить себе раньше никогда не мог, что будет так счастлив, увидев бликующую между деревьев синюю мигалку.
Прошло полчаса. Лаине и Якоб сидели в комнате для допросов и разговаривали. Патрику страстно хотелось узнать — о чем, прижать ухо к стене и хоть что-нибудь услышать, но он наступил себе на горло и сдержался. Его сжигало любопытство и нетерпение, и он готов был грызть ногти на ногах. Они с Ёстой сидели и ждали, изо всех сил стараясь казаться спокойными, держали марку, хотя и с трудом. Патрик надеялся получить тот самый точный ответ, который позволит ему решить всю шараду, но, похоже, ему придется сдаться. Может быть, может быть, Лаине как-нибудь сумеет найти единственно нужный подход — и Якоб откроется. А может быть, получится точно наоборот — и он замкнется в себе еще больше. Патрик этого не знал. Когда имеешь дело с людьми, очень часто бывает так, что получаешь результаты, не поддающиеся никакой логике, хотя все кажется очевидным.
Патрика раздражало, что ему не остается ничего другого, кроме как томиться в неведении до завтрашнего утра — только тогда они получат результаты анализов крови. Он готов был оставаться на ногах всю ночь и отрабатывать след, ведущий к пропавшей Ени Мёллер. Но только следы исчезли. Он мог рассчитывать лишь на анализы крови. Патрик был полностью уверен в том, что ДНК Якоба совпадет с ДНК на убитой Тане, а теперь выходило так, что вся его теория рассыпалась и он опять оказался перед пустой страницей. Все сначала. Где-то умирала Ени Мёллер, но Патрику казалось, что он сейчас не понимает ничего. Единственное, чего они достигли, — умудрились, по-видимому, разрушить брак Лаине и Габриэля и докопались до убийства двадцатичетырехлетней давности. И кроме этого — ничего. Наверное, в сотый раз Патрик посмотрел на часы и с мрачным видом изобразил ручкой барабанную дробь по крышке стола. Может быть, может быть, Якоб именно сейчас, в эту самую секунду, рассказывает своей матери в деталях то самое, потаенное, что разом решит все дело, может быть…
Пятнадцатью минутами позже он понял, что их ухищрения оказались напрасными. Послышался долгожданный звук, Патрик вскочил со стула, подошел к комнате для допросов, открыл дверь и встретил их. Он увидел два непроницаемых лица; две пары глаз, выразительные, как камни, упрямо посмотрели на него, и Патрик моментально понял, что если Якоб что-то и скрывал, то он об этом ничего не узнает.
— Вы сказали, что я могу забрать своего сына? — спросила Лаине ледяным голосом.
— Да, — коротко ответил Патрик.
Больше сказать было нечего; оставалось только следовать инструкции, которую он предписал себе и Ёсте, — ехать домой, ужинать и спать, а потом, завтра утром, отдохнув, с новой энергией браться за дело.
~ ~ ~
Она беспокоилась, что будет с мамой, потому что мама болела. Как папа справится один, без нее? Надежда на то, что ее найдут, медленно слабела от страха, который стал сильнее после того, как она осталась в темноте одна. Больше она не ощущала рядом мягкой теплой кожи, и мрак от этого казался еще беспросветнее. Еще ее донимал запах. Сладкий, удушливый запах смерти. Он перебивал все остальное. Даже запах экскрементов растворялся в этой омерзительной сладости. И ее вырвало несколько раз желчью, потому что она уже давно ничего не ела. Сейчас она стала чувствовать, что тоскует по смерти, ждет ее, и это пугало. Больше, чем все остальное. Смерть с ней заигрывала, шептала что-то на ухо и обещала избавить от боли и печали.
Она все время прислушивалась. Шаги, шаги оттуда сверху, потом звук открывающегося люка, доски лестницы, шаги вниз. Она знала, что следующий раз, когда она все это услышит, станет для нее последним. Такую боль тело больше не могло выдержать, и, так же как и та девушка, она не сможет противиться обаянию смерти.
Она услышала, как подводится черта ее жизни, тот звук, которого она так боялась. С горечью в сердце она приготовилась умереть.
~ ~ ~
Эрика, конечно, очень обрадовалась, что Патрик пришел сегодня вечером домой немного раньше, но, с учетом обстоятельств, ее гораздо больше обрадовали бы хорошие новости. Сейчас внутри Эрики был ее собственный ребенок, и поэтому впервые в жизни она по-настоящему понимала, что чувствуют родители Ени Мёллер, и сопереживала им.
При этом она немножко стыдилась того, что провела день с удовольствием. После отъезда гостей в доме воцарился покой. Она ходила и разговаривала с тем, кто лягался у нее внутри, она прилегла почитать хорошую книгу. Она даже перевалила через Галербакен, купила кое-что вкусненькое и не удержалась от целого пакета сластей. Насчет последнего она испытывала угрызения совести. Патронажная сестра строго указала ей на то, что сахар во время беременности — вещь совсем нехорошая, и если им злоупотреблять, то родится не ребенок, а маленький сладкоежка. При этом, правда, она добавила, что для достижения подобного эффекта сахар надо поглощать в очень больших количествах, но тем не менее ее слова повлияли на Эрику и засели у нее в голове. Сахар стал очередным добавлением к длиннющему списку, который висел у Эрики на холодильнике, — список того, чего ей не следует есть. И, глядя на этот перечень, она иногда очень сильно сомневалась в том, что можно вообще родить здорового ребенка. Например, некоторые виды рыбы беременным нельзя есть вообще, другие можно, но не чаще одного раза в неделю. Или вот еще хороший вопрос: морская это рыба или речная. Не говоря уже о великой проблеме с сыром. Эрика любила сыр во всех его формах и проявлениях и сейчас вспоминала, какие сыры она пробовала и — с еще большим сожалением — какие ей попробовать не удалось. К ее огорчению, все сыры с плесенью красовались в запретном списке, и у нее уже сейчас временами начиналось что-то вроде галлюцинаций, когда она думала о том, какой сыр с каким красным вином будет лопать после того, как перестанет кормить грудью.
Она глубоко погрузилась в себя, воображая пищевую оргию, и потому не услышала, как пришел Патрик. Он невольно напугал Эрику так, что она чуть из тапочек не выпрыгнула. Ей понадобилось время для того, чтобы успокоиться и прийти в норму.
— О боже мой, как я перепугалась!
— Извини, я совсем не хотел, я думал, ты слышала, как я пришел.
Патрик рухнул на диван в гостиной возле Эрики, и она вздрогнула еще раз, когда увидела, как он выглядит.
— Патрик, у тебя лицо совершенно серое. Что-нибудь случилось?
Эрике пришла в голову одна мысль, ее сердце сжалось, как от прикосновения ледяной железной руки, и она спросила:
— Вы ее нашли?
Патрик помотал головой:
— Нет.
Патрик молчал, и Эрика спокойно ждала. Через какое-то время Патрик продолжил:
