А вот вещь очень похожая на ту, которая мне нужна. Еще один семейный солид. Папа с немыслимой бородой водяного и выпученными глазами. Сын. Маленький. Но на слоненка не похож… И вообще всё это – плагиат. Император Констант II повторяет то, что уже когда-то делал Ираклий: чеканит рядом с собою отпрыска, будущего Константина IV. Неприятен мне Констант II: тяжелый был человек, скверно жил, скверно умер… Не хочу его к себе в музей.
О, вот и мой голубчик. Нашелся. Отлично. Замечательно! Великолепно. Сколько? И цена подходящая.
Что это тут такое… лежит рядом.
С недоверием беру за гурт и рассматриваю.
Темная медь – точно такая же, из которойочень долго, вплоть до Николая II в Империи чеканили монету. Тот же размер, что и у его монет… и, видимо, тот же вес.
Вот только вместо двуглавого орла – земной шар с серпом и молотом, колосья с лентами, какая-то маленькая звездочка… хм… пятиконечная. Написано по-русски: «5 копеек» – на реверсе. А на аверсе, вокруг шара и серпа с молотом, читаю по-эллински… вообще, Бог знает, что: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» И, здесь же, крупными буквами: «К.Ф.С.Р.» 1920 год. Хм.
– Интересуетесь? – спрашивает меня продавец. – Между прочим, по нынешним временам, большая редкость.
И глядит на меня с прищуром, чуть-чуть по-монгольски. Как понимающий человек на понимающего человека.
Выглядит он странно, и даже несколько отталкивающе. В каком-то замызганном переднике, словно бы украденном у строителей, в грубых кожаных перчатках с широкими раструбами и в старой военной шапке-богатырке с той же самой пятиконечной звездой, вышитой красными нитками спереди. Густобров, брадат и нечесан. С пузиком. Но по телосложению скорее бык, нежели хряк. Избег местный человекобык кошачьих когтей… Замаскировался.
– Я, видите ли, совсем не понимающий человек. Точнее сказать, совсем непонимающий… Что, например, за КФСР? Монета предназначалась специально для хождения на Каспийском флоте?
– Извольте, я вас просвещу! – откликнулся он с подозрительной живостью. – Даже дам вам кое-какой литературки… бесплатно! Брошюрок. О тех временах много лгут сейчас… В 1917 году был переворот. Помните? Ровно сто лет назад, верно? Даже два переворота… Ну, первый удался лишь частично… и тогда царя Николашку… ну… почти что арестовали… но не до конца. Помните? А?
– Имело место быть… некое смятение… но полковник Кутепов… кажется… разогнал тогда… – по инерции начал было я припоминать скупые строки учебников, а потом запнулся. «Николашка»? О государе русском? Да ведь всё это очень нехорошо… всё это дурно пахнет. Угораздило же меня связаться… с нечесаным.
Но он даже не заметил моей внезапно наступившей прохладности. Странный мой визави продолжал говорить, набрав лихорадочной быстроты:
– А потом на смену первым революционерам пришли вторые, более чистые. Ну… Грамматик Владимир Ленин, логофет Яков Свердлов, архонтесса Розалия Землячка, кристально чистая… И особенно товарищ Феликс Эдмундович Дзержинский, комес варварской конницы. И еще товарищ Троцкий, трапезит с душой стратега. Вот кто истинно великий человек! Говорят вам что-нибудь эти имена? Ну, ничего. Я вам расскажу. Они создали подлинно пролетарское государство – Керченско-Феодосийскую Социалистическую республику и продержались там вплоть до двадцатого года. Ну, заинтересовались? У них были светлые идеалы, их просто не поняла косная масса. А что жестокость… Судите сами, любое великое дело требует жертв. Ну, натурально, жертвы – необходимы. А, ладно! Хотите, даром отдам вам пятак? Если вместе с пятаком возьмете литературки и… ну, сами почитаете, конечно, а потом знакомым раздадите… Очень проясняет сознание.
И ведь что-то когда-то я про все эти… республики… читал. В отрочестве. Лет тридцать пять назад. Целый параграф, определенно. Но сейчас… да убей Бог! И не надо мне ни Феликсов Троцких, ни переворотов, ни ковбоев с индейцами, ни светлых идеалов, ни какой-нибудь прочей дичи с глушью. Я в Бога верую, какие мне еще идеалы? Тем более, светлые. Почему-то про светлые идеалы чаще всего говорит защитник на суде, когда большой срок грозит отчаянному казнокраду: «Этот господин имел светлые идеалы, но необычные формы, которые приняло стремление подсудимого к счастью и благополучию, привели его…» и т. п.
– Простите, но меня не интересует всё то, что моложе XII столетия. Мне сорок восемь лет, я имею право на некоторые слабости. Так вот, моя слабость – Империя ромеев до той поры, когда она слилась с нашей богоспасаемой Русьюи превратилась в Эллинороссию. А XX век… извините, всё это скучно.
Скучно даже объяснять. Самобеглые паровые коляски, кепки, машинное масло и кургузые пиджаки. Всё это сливается для меня в серое пятно суетливой невнятицы с размытыми очертаниями. Последняя большая война закончилась сто лет назад. Ни героев, ни святых. Говорят, поэт Гумилёв скончался не от несчастного случая на работе, как сообщалось в правительственных новостях, а от нестерпимой скуки…
Мой собеседник помрачнел. Отвернувшись, он пробормотал в сторону:
– А товарищи за таких вот жизни клали…
– Простите, я не понял… Чьи товарищи?
Продавец не отвечал. Кажется, у него в глазах появились слёзы. Но в чём я провинился? В конце концов, не моя сфера интересов. Что там за восстание желтых повязок в России? Сколько они там продержались, прежде чем слились с организмом Империи? И зачем? Ох, заранее надоело.
Я пожалел его:
– Что ж, рад буду, если вы окажете мне честь, объяснив, что это был за человек – Яков Эдмундович Ленин…
– Убирайтесь! – заорал он. – Отвратительно! Мне не о чем с вами говорить.
Господь свидетель, не ведаю, чем я его так раздосадовал! Аж искрами сыплет во все стороны. Какой-то маргинальный радикал… то ли радикальный маргинал.
Этот невежливый человек чуть не испортил мне настроение. Впрочем, семейный солид Ираклия я все же отыскал в соседнем магазинчике. Красивая вещь, нет, правильнее сказать – элегантная вещь!
Будет отлично смотреться на витрине в моем милом музейчике, красе и гордости уездного городишки Галлиполи Константинопольской фемы.
Время пятое. Кандагар
– Милый, я решила сократить время твоего пребывания в табернах. Сегодня, например, ты в таберну не пойдешь.
Павел Георгиевич особенно и не стремился к вину, чужой стряпне и шумным разговорам. Но если у тебя остался один-единственный старый друг, и с ним хочется вспомнить молодость, когда он еще не был стратигом Смоленской фемы, а ты сам еще не принимал в Москве, на Ильинке трепещущих растратчиков в высоких чинах, таберна – в самый раз.
– Рыбка, но у меня там назначена встреча…
– …с Кириллом Андреевичем. Знаю-знаю. И я его перехватила, чтобы пригласить прямо к нам в усадьбу. На природу. На собственное домашнее вино. На лимонный пирог, в конце концов! Раз в жизни вы можете отдохнуть от этих дурацких чужих поваров, которые только и умеют, что портить людям желудки?
«Лимонный пирог! Значит, не отвертишься…»
– Неправда ли, милый, я здорово придумала?
«Было
