От его предупреждения мое лицо обдает жаром, а сердце колотится ужасно быстро от одной только угрозы, что я могу потерять друзей. Я тихо жду, пока он уйдет. А потом, оставшись в одиночестве, поднимаю голову и смотрю туда, где он только что стоял. Чувствую, как подступает ярость.
За обедом я тихо ем блюда, подобранные в соответствии со специальным меню, которое должно помочь мне восстановиться после терапии контроля побуждений. Я отпиваю сок – он горький и с металлическим привкусом – и ставлю его обратно на стол. Настроение улучшилось – мгновение ярости, которую я ощутила после разговора со смотрителем Бозе, было сложно примирить с моим желанием хорошо себя вести. Но в конце концов я осознала, что обучение – мой главный приоритет.
Так что гнев растворился, сменившись удовлетворенностью.
Девушки тихо разговаривают, сидя вокруг меня, и обсуждают свои планы насчет воскресной экскурсии. То и дело они взглядывают на меня и улыбаются. Я киваю им, хотя по сути не участвую в беседе.
Смотритель Бозе сказал девушкам держаться от меня на расстоянии, и большинство ему подчиняется. В результате вокруг формируется свободное пространство, в котором находимся я, Сидни, Марчелла, Бринн и Аннализа – наш собственный островок за длинным обеденным столом. Сидни держит меня за руку под столом.
Аннализа сидит тихо, глядя на меня с другой стороны стола, сжав свои ярко-красные губы и глубоко погрузившись в раздумья. Через некоторое время она наклоняется ко мне.
– Как все прошло у доктора Грогера? – спрашивает она.
– Еще день или два, и я буду как новая, – повторяю я.
– А, ты имеешь в виду, восстановишься после яда, который тебя заставили принять?
Бринн быстро оглядывается, проверяя, не слышал ли кто-то из учителей эти слова. Смотритель сидит вместе с остальными преподавателями, все они едят и без умолку болтают. Марчелла толкает локтем руку Аннализы.
– Не здесь, – шепчет она.
Аннализа коротко усмехается с явным огорчением.
– Тогда где? – спрашивает она. – Бозе держит ее отдельно от нас.
Они обе смотрят на меня, и я чувствую себя музейным экспонатом. Оглядевшись, я вижу, что Ребекка сидит одна, а Ида на другой стороне стола, с Марианной. Я пристально смотрю на Ребекку и думаю, что она кажется очень одинокой. Уже собираясь отвернуться, я замечаю Валентину. Она ободряюще улыбается мне. Она такая странная.
– Сейчас важнее всего, чтобы нас всех не затащили на терапию контроля побуждений, – шепчет Сидни.
– Ладно, – говорит Аннализа, отодвигая салат. – Я думала, вы оцените идею, которую я предложила раньше. Похоже, я ошиблась.
Мы все сидим тихо, молча ковыряясь в еде. Но мне любопытно, что же за идея была у Аннализы.
– Я хочу узнать, о чем речь, – шепчу я.
Марчелла с тревогой смотрит на меня, но Бринн кивает, показывая, что тоже хочет это услышать.
Убедившись, что никто из учителей не подслушает, Аннализа начинает рассказывать шепотом.
– Сок, – говорит она. – Особенно та жидкость, которую Антон использует во время терапии контроля побуждений, – знаете ли вы, как она на вас влияет?
– Я не помню терапии контроля побуждений, – сообщаю я. Одна только мысль о ней заставляет меня почувствовать себя уязвимой. – На самом деле, я вообще не очень хорошо помню прошлую неделю.
Сидни сжимает мою руку, словно убеждая меня, что все в порядке.
– Мы прочитали документы, – шепчет мне Сидни.
Я поворачиваюсь к ней.
– Какие документы?
Окинув стол взглядом, Сидни наклоняется ко мне.
– Документы о школе, – говорит она. – Пока Антон проводил для тебя терапию контроля побуждений, мы с Аннализой должны были находиться в теплице. Но вместо этого мы нанесли визит в его кабинет. Там были документы на нас всех. На инвесторов. На наших родителей и спонсоров.
Сердце начинает усиленно колотиться, и я быстро осматриваюсь, чтобы убедиться, что учителя не обращают на нас внимания.
– Я прочитала и твое досье, – рассказывает Сид – ни. – Там была переписка между Антоном и учителями, а также отчет врача, где описывалась травма, которую ты получила во время экскурсии. Ни слова о смотрителе. Написали просто «несчастный случай». И… – у нее перехватывает горло, и она с трудом заставляет себя продолжать, – там были отчеты о сеансах терапии контроля побуждений.
– Сеансах? – переспрашиваю я.
– Всего их было четыре, – отвечает она. – Не считая того, который ты проходила, пока мы читали эти документы.
Потрясенная, я сижу и слушаю их.
– Когда? Почему?
– В этом-то все и дело, – продолжает Сидни. – Не только ты, Мена. – Она смотрит на остальных девушек. – Мы все проходили через это. Много раз.
– Что возвращает меня к моей предыдущей мысли, – говорит Аннализа. – Они здесь используют какие-то высокотехнологичные приборы. Там были бумаги о сетях, чипах и «серебристом порошке», как они его называют. Они заставляют нас его принимать. А в сок, который нам дают на терапии контроля побуждений, добавляют парализующее вещество – я видела формулу.
Остальные удивленно смотрят на нее.
– Я разбираюсь в растениях, – поясняет она. – Там смертельно ядовитая белладонна в смеси с пентоталом натрия и немного сангвинарии[6]. Вот почему после терапии мы плохо себя чувствуем. Как бы то ни было, – продолжает она, – именно так они и проводят терапию. Ты не можешь пошевелиться. Тогда они тебе что-то вводят – этот серебристый порошок. Я не знаю точно, что он делает, но я уже начала уничтожать гибридные растения, из которых они делают сок. По крайней мере, тогда они не смогут больше делать нас беззащитными.
Сидни соглашается, что это хорошая идея, но я просто сижу и смотрю на них. Мне сложно все это осмыслить. Слишком возмутительно. Почему школа так поступает с нами? Для чего?
– Папка с именем Леннон Роуз была пуста, – шепчет Аннализа. – Там было только уведомление об окончательном отчислении в связи с нехваткой денег. Но… – Она осматривается по сторонам, проверяя, не следит ли кто за нами. – Там не было ее нового адреса. Как будто… будто она просто исчезла.
Некоторое время мы молчим, и мое сердце все сильнее охватывает печаль. «Я же радовалась за Леннон Роуз», – думаю я.
– А у доктора Грогера лаборатория в подвале, – говорит Марчелла. – Аннализа нашла упоминание о ней в документах, так что я сходила проверить, что там. Было закрыто. Судя по всему, он работает в ней по ночам. Допоздна. Что бы ни происходило в этой школе – все эти высокие технологии, – думаю, их источник там. Кажется, они ставят на нас опыты.
От всей этой информации у меня начинает взаправду болеть голова. Будто меня забросило в другой мир: люди те же, а реальность совсем иная.
– Расскажи ей о стихах, – подсказывает Бринн.
– Стихи? – спрашиваю я.
Девушки умолкают.
Нас застает врасплох громкий звон, и, подняв глаза, мы замечаем, что профессор Пенчан постукивает пиалой по столу,
