В три часа два потока собрали вместе в актовом зале.
– Итак, – начала Ксения Александровна, бодро вышагивая по сцене. – Из всех работ десять было признано жюри годными. Остальные никуда не годятся.
Она смерила притихших студентов гневным взглядом.
– Фамилии счастливчиков: Берестова, Караваев, Жмырева…
В десятку попала вся колония гадючек, что, впрочем, неудивительно. Удивило другое: в список попала и сама Алиса.
– Мной лично были отмечены две работы: Коротаевой Евгении и Черемушкиной Алисы. Тот самый случай, когда просто – не значит плохо. Как я и обещала, обе получают плюс балл на экзамене. Все свободны. Коротаева и Черемушкина, задержитесь.
Ошалев от радости, Алиса бежала домой. Ведь ей не только пообещали балл на экзамене, но и предложили разовую работу. От суммы, названной преподавательницей, приятно шумело в голове.
Ее ждали недалеко от главного корпуса, на аллее. Прятались в кустах, а завидев, выскочили, будто блохи с шерсти дворняги.
– Эй, корова, мы еще не закончили, – промурлыкала Наташка.
Алиса двинулась вправо, но справа поджидала Яська. Влево – там ухмылялась дылда Кристина.
– Знаешь, корова, я еще мирилась, что в моем колледже обитает такая жирная тупая очкастая уродина, как ты. Но мириться с тем, что ты решила открыть рот и грубить, я не стану. Тем более мне совсем не нравится, что такие, как ты, обходят меня на повороте. Что ты наобещала Ксеше?
– Ничего.
– Уж прям! Все знают, что она делает со студентками за закрытыми дверями.
– Ты о чем?
Наташка ухмыльнулась:
– Будто сама не знаешь?
– Нет, не знаю.
– Говорю же, девочки, она идиотка.
– Сама ты идиотка!
Алисе бы промолчать, переждать бурю и спокойно уйти, но не получилось. На них стали обращать внимание, подходили ближе, прислушивались, перешептывались, ухмылялись, но не вмешивались. Среди зрителей был и Олег.
– Что? – прошипела Наташка. – Что ты сейчас сказала?!
– Что слышала.
– Корова, да ты попала.
От первого пробного замаха Алиса увернулась – помогла отцовская наука. Но дальше стало хуже: к предводительнице подключилась свита.
Холодная жижа, полившаяся за шиворот, стала неприятной неожиданностью. Алиса развернулась, но Яська уже успела отскочить и глумливо улыбалась. В руках она держала грязную разрезанную бутылку из-под колы.
– Как думаете, Квазимодо освежилась? А, девочки? – Голос Наташки так и сочился довольством.
– Мне кажется, нет, – хихикнула Кристинка и махнула рукой.
В Алису полетела новая порция жижи. Она смогла отскочить – на этом удача ее покинула. Лужа казалась бездонной и щедро делилась с гадинами грязью. Одежда, лицо, волосы – они не оставили ни единого чистого места. Особо меткий бросок Наташки залепил стекла очков, Алиса превратилась в слепого крота, бестолково мечущегося на солнце. А грязь все летела, будто гадин было не три, а сотня.
Холодно, мерзко, противно, тошнотворно. От обиды хотелось плакать.
Захохотала Наташка, Алиса бросилась на звук – сейчас она была грязнее лужи и могла хоть немного поквитаться, но не добежала. Кто-то подставил ножку, и она упала, ударяясь ладонями и коленями.
– Твое место в грязи, корова, – припечатала Наташка и со всей силы пихнула в бок. Алиса плюхнулась лицом в лужу. – Запомни.
– Ну все, пошли отсюда.
Но никто никуда не делся. Вместо этого рядом смачно со звуком поцеловались, а потом Алиса услышала голос Олега:
– Меня так заводит, когда ты злишься, крошка. Зарулим к тебе?
Наташка хихикнула:
– Я подумаю.
Чуть позже зрители и действующие лица ушли, стихли хохот и разговоры. Только тогда Алиса смогла пошевелиться. Сил не было, слез тоже. Ей удалось развернуться на спину и кое-как протереть очки. Алиса посмотрела на небо. Серое, тяжелое, давящее. Столь же давящее отчаяние придавило бетонной плитой. Алиса, как никогда, ощущала себя униженной, втоптанной в грязь – ту самую грязь, которой была покрыта с ног до головы.
Вот бы перестать дышать, остановить сердце, позволить душе покинуть измученное тело. Улететь туда, где нет боли и ненависти, где нет издевательств и страха. Алиса отдала бы все, чтобы не чувствовать себя ничтожеством.
В небе появилась черная точка. Точка увеличивалась, обретала очертания, форму, объем. Птица. Возможно, та, которую видела Алиса утром из окна. Птица кружила над ней и будто бы только ждала момента, чтобы вцепиться в плоть кривыми когтями.
– Я падаль, – прошептала Алиса, а потом еще тише добавила: – Не хочу.
Откуда-то вдруг появились силы, она вскочила на ноги, задрала голову и заорала:
– Не хочу падалью! Не хочу!!! Лучше, как ты, рвать тела, тупая птица, чем так, как сейчас!
Хищница взмахнула мощными крыльями, поймала поток и стала планировать.
– Слышишь, ты, я не хочу! Не хочу!!!
Птица ответила гневным клекотом, сделала круг и полетела прочь. В воздухе осталось лишь ее перо. Алиса ощутила странное благоговение. Едва дыша, следила за полетом, а потом резко выбросила руку вперед и стиснула кулак. Ладонь кольнуло. Алиса ойкнула и разжала пальцы.
Пусто.
– Что за…
Перед глазами вдруг потемнело, голова закружилась, ноги подкосились. Алиса, потеряв сознание, снова рухнула в грязь.
Пробуждение не принесло облегчения. Наоборот, она чувствовала себя гораздо хуже. Кругом клубилась чернота. Моргнула – чернота никуда не делась, скорее стала плотнее, ощущалась всеми органами чувств. Висок кольнуло болью, Алиса вскрикнула, дернулась – вот только тело ее не слушалось. Чернота вдруг ощетинилась иголками и принялась колоть. А после пришел жар. Волной окатил тело и сконцентрировался в голове, грозя взорвать ее на мелкие кусочки.
– Мама, – простонала Алиса. – Мама, помоги…
Ответа не было, только издалека слышалось гудение да чье-то крайне немузыкальное пение.
Второе пробуждение было кардинально другим. Алиса лежала в своей кровати, мокрая как мышь. Ничего не болело, не ныло. Она ощущала себя отдохнувшей и здоровой. От боли, глодавшей тело, почти ничего не осталось. Только воспоминания и легчайшая слабость, которая ушла вместе с потом и водой после душа.
Орудуя зубной щеткой, Алиса пыталась думать. Анализировать. Получалось с трудом, будто сам организм отключил такую ненужную, по его мнению, функцию, как мышление.
Вырисовывалось следующее: она вернулась домой, сбросила грязную одежду на пол и, не помывшись, рухнула на кровать. На наволочке чернело пятно с ее физиономии. Саму дорогу и процесс раздевания она так и не вспомнила, как ни пыталась.
Закончив с туалетом, Алиса вернулась в комнату. Нужно было намазать лицо особым кремом, рекомендованным одной мамкиной подругой. Крем обещал избавить от всех проблем с кожей, но пока прыщи никуда не делись.
Алиса подошла к зеркалу, близоруко сощурилась и застыла, не сразу сообразив, чем же отличалось сегодняшнее отражение от того, что она привыкла видеть.
– Что за… Неужели? Да не может такого быть!
Алиса нащупала на полке очки и водрузила их на нос. Снова взглянула в зеркало. Кожа сияла чистотой и здоровьем. Розовая, гладкая, ровная на вид. И ни единого прыща.
– Не может быть… неправда…
Она осторожно коснулась щеки. Отражение не обманывало – кожа была гладкой и нежной.
– Мам! – крикнула Алиса и рванула на кухню. – Мама!
Матери дома не оказалось, только на стуле в кухне полулежал темноволосый всклокоченный мужик в мятой рубашке и гипнотизировал пустую бутылку. Отцов собутыльник. Вован.
– Здравствуйте, – машинально поздоровалась Алиса и попятилась.
Мужик медленно перевел взгляд:
– О, мелкая, здорово.
Вдруг он недоуменно
