Иша стоит, уперев руки в боки.
– У тебя есть масло для ламп, да?
Я смотрю на нее, но ничего не понимаю – в голове у меня абсолютная пустота.
Она садится на корточки и открывает шкафчик под мойкой.
– Да, думаю, здесь достаточно масла. – Она хлопает себя по ляжкам и, крякнув, встает. Ее огромная фигура занимает собой полкухни, и вид у нее такой, словно она могла бы в одиночку побороть волка.
– Темнота может заставить человеческий разум… – Иша хмурится, словно не может подобрать слов, затем начинает сначала: – Темнота может выкидывать номера – вот здесь, – она стучит себя пальцами по виску, и я ожидаю, что сейчас ее лицо смягчится, но оно остается таким же суровым.
Олаф открывает входную дверь, но Иша колеблется. Она дотрагивается до своего шарфа, и на секунду мне кажется, что сейчас Иша что-то скажет насчет моей способности считывать с одежды мысли и чувства, но та просто прочищает горло, и я решаю, что тот понимающий взгляд, который она на меня бросила, – это просто плод моего воображения.
– Твоя мормор, она попросила меня о странной вещи. Она хотела, чтобы я поливала дерево из колодца, если не приедешь ты или твоя мать. Но последнее время идет дождь, так что я его не поливала. – На лице Иши мелькает сожаление, но лишь на мгновение. Ее голос звучит бодро: – Завтра приедет твоя мать. Не уходи далеко от дома, и с тобой все будет в порядке. – Она окидывает взглядом Стига, затем гладит пса по голове. – Гэндальф может остаться у вас. Будет вас охранять.
После того как они уезжают на своей машине, в домике воцаряется тишина. Стиг украдкой бросает на меня робкий взгляд. Интересно, чувствует ли и он, как на нас начинает давить огромное пустое пространство, раскинувшееся снаружи, – оно подобно живому существу, находящемуся в той же комнате, что и мы. До дома Иши и Олафа от нас несколько миль – они живут по ту сторону леса. А кроме них, в округе никого нет. Здесь нет ни телефона, ни доступа в Интернет – никакой связи с внешним миром. В своей комнате дома, в Англии, я тоже была отрезана от мира, но там у меня были Келли и мама. А здесь, если не считать Гэндальфа, мне придется довольствоваться обществом совершенного незнакомца.
Вместе с туманом из могил встают мертвецы
Я готовлю тосты и кофе, и Стиг протягивает руки за тем и другим. Инстинктивно я отшатываюсь, не желая касаться его одежды, затем ставлю тарелку и чашку на стол – при этом умудрившись пролить кофе ему на колени. Он снисходительно улыбается, и я сажусь напротив него с горящим от смущения лицом. Я откусываю кусочек тоста и молча жую, чувствуя себя неловко.
Наконец он прерывает молчание:
– Значит, завтра приедет твоя мать?
– Это просто выдумка для Иши. Мама не имеет ни малейшего намерения приезжать. – Я говорю это, даже не пытаясь скрыть свою горечь. Он смотрит на меня, ожидая объяснений, но как я могу что-то ему объяснить, если не понимаю сама. Мама и раньше не очень-то ладила с Мормор, а после того, как со мной произошел несчастный случай, ее настроения и вовсе стали непредсказуемыми. То она беспокоится обо мне, сдувает с меня пылинки, то вдруг начинает сердиться из-за того, что я вообще упоминаю Мормор.
– Это сложно, – говорю я и пожимаю плечами. – А как насчет тебя? Ты можешь уговорить свою маму послать тебе денег на билет на паром?
Стиг глухо смеется:
– Ну нет. Я лучше буду спать в сарае, чем вернусь домой.
Я грызу ноготь, понимая, каково ему сейчас.
– Тут все очень запутанно, – говорит Стиг. Затем совсем тихо добавляет: – Как лабиринт.
Я думаю обо всех тех часах, которые я потратила, считывая информацию с маминой одежды, пробуя различные виды ткани и пытаясь понять ее. Однажды, когда она ушла, я даже залезла по приставной лесенке на чердак, чтобы потрогать старую одежду, сложенную в сундук. Я знаю – она меня любит, но столько всего скрывает.
– Представь себе, что ты к тому же блуждаешь в лабиринте, когда вокруг темно, – вздыхаю я.
– И еще с повязкой на глазах, – развивает мою мысль Стиг.
– И там живет большущий косматый Минотавр.
– Так, значит, ты знакома с моей матерью? – говорит Стиг с сухой усмешкой, и я начинаю было смеяться, но тут же обрываю смех. У меня такое чувство, будто без Мормор неправильно и нечестно смеяться над чьей-то шуткой.
– А как насчет тебя? – спрашивает Стиг. – Ты собираешься возвращаться домой?
Я бросаю взгляд на дверь.
– Лучше уж я буду спать в сарае вместе с тобой. – Он вскидывает бровь, и я чувствую, что краснею. – Не с тобой, а вообще. Я имела в виду…
– Не парься, я все понимаю. – Он внимательно смотрит на свой ноготь, затем тихо говорит: – Быть может, мы оба могли бы какое-то время здесь пожить?
Я ерзаю на стуле.
– Наверное. Во всяком случае, несколько ближайших дней.
На его лице отражается облегчение, но мою грудь теснит тревога. Я не могу выгнать парня, раз ему больше некуда идти, особенно после того, как наврала Ише, но я чувствую себя не очень-то комфортно, зная, что в доме рядом со мной будет находиться и он. Лучше пусть думает, что может остаться здесь только на пару ночей.
Я тяжело вздыхаю, чувствуя себя так, будто попала в ловушку. У меня такое ощущение, словно мое тело вдруг стало тяжелым, как бывает, когда продолжаешь лежать в ванне, хотя ты уже открыла слив и вода быстро уходит. Все последние месяцы мне хотелось одного – вернуться в домик Мормор, но теперь, когда ее больше нет, я не знаю, что делать. Я не могу даже помыслить о том, чтобы вернуться домой и увидеть маму. Сейчас мне вообще не хочется ее видеть. Никогда.
Стиг заглядывает в корзинку для дров и бросает в печку последнее полено.
– Я могу тебе чем-нибудь помочь? Хотя бы немного? Возможно, ты хотела бы, чтобы я проводил тебя на деревенское кладбище? – В его глазах светится доброта, словно мое горе ему и впрямь небезразлично. Я чуть заметно улыбаюсь, тронутая заботой. Какая-то часть меня хочет увидеть, где похоронена Мормор, но я не знаю, готова ли. Если я буду оставаться здесь, в окружении ее вещей, то смогу сохранить ощущение, будто она не совсем ушла. Если же я отправлюсь на ее могилу, это будет означать, что мне
