Спустя пятнадцать минут подъезжает карета скорой помощи. Астрид уже сидит в машине Стоика, пытается дозвониться до подруги, но та не отвечает. Отец Иккинга садится в машину, вытирая при этом красные глаза.
— Дозвонилась? — первое, что он спрашивает, обращаясь к Астрид.
— Нет. Она отключилась.
— Понятно… Ладно, поехали. Отвезу тебя домой.
— А вы? Вы потом в больницу?
— Конечно. Надо заплатить за всё… — Стоик включает зажигание, — Твои родные звонили, сказал, что ты со мной.
— Спасибо… Ох, Иккинг… — по щекам девушки всё ещё текут бесконечным потоком слёзы, — Как же так…
— Это из-за ___. Он недавно говорил мне, что они поругались…
— Она сказала, что повела себя с ним очень плохо… Перед тем, как сбросить трубку.
— Понятно, — твёрдо заявляет Стоик, крутя рулём, — Как только Иккинг придёт в себя, я поговорю с ним об этом.
***
… Я больше не страдаю по тебе, хотя я тот ещё плакса…
Многочисленные капельницы, горсти разноцветных таблеток, белый потолок, зелёные стены… Иккинг забыл, где он и кто он такой.
Его совсем недавно выписали из больницы, но просто так его не отпустили и вряд ли отпустят. И вот, он вновь вливается в социум: вроде и знакомый, но такой чужой. А ещё он забыл, как точно зовут его бывшую девушку, что всё это время лишь пользовалась им — буква «з» у неё в середине имени или всё же «д»? Он и знать этого больше не хочет. Его волновало больше другое: почему он был так слеп. И почему он именно резался, а не пошёл в воду, почему именно на чёртов мост он прибежал… Астрид сказала, что его мозги были «под осадой». И она права.
После урока истории Астрид и Иккинг пошли в столовую.
— Не знаю, рассказывал ли тебе отец, но я поехала с ним искать тебя тогда, — говорит тихо Астрид, наблюдая за тем, как Иккинг кушает небольшую сахарную булочку, купленную ей специально для него.
— Говорил. И я признателен тебе за это… Отец ещё говорил, что ты кричала… В общем, где-то в глубине сознания я тебя слышал. Иногда слышу твой крик в ушах, когда начинаю дремать, — Астрид чуть шире распахивает глаза, — Да, у меня звуковые галлюцинации случаются. Побочный эффект от мапротилина… Благо больше не пью его и такое случается реже.
— Чёрт возьми… — ругается тихонько Астрид, крушась.
— Когда меня только привезли в больницу, отец сказал моему дяде, что я пытался покончить с собой и сейчас в больнице… и его хватил инфаркт… В общем, я разрушил всё, что только можно, — говорит Иккинг, смотря куда-то в пространство, — Чёртов психопат…
Астрид молчит, прижимает ладошки к груди.
— Я знаю, что ты не любишь, когда до тебя докапываются, но… — говорит спустя минуту она, несколько боязно глядя на Хэддока, что был мрачнее тучи, — можно мне помочь тебе?
Иккинг резко переводит взгляд на Астрид, внимательно изучает её.
— Меня всё задолбало, Астрид, — признаётся Хэддок, немного наклоняясь вперёд и облокачиваясь о стол, — Я боюсь, что смогу обидеть тебя своими выпадами. А они часто бывают. К тому же…
— Я понимаю. Я хочу исправить всё за неё. Хочу помочь тебе придти в себя.
— Только не приплетай её сюда. Давай забудем о ней. Вот насовсем, — просит Иккинг; он даже слегка улыбается. — Идёт?
Астрид вздыхает, спустя мгновение быстро кивает.
— Хорошо. Идёт, — она тоже улыбается ему; на глазах её, как и тогда, наворачиваются слёзы.
***
Моё сердце — общая могила без имён, его тащит моё сломанное тело…
В одну из бессонных ночей Иккинга посетили странные мысли. Он просто задал себе вопрос: «Почему Астрид так печётся обо мне? Она же это не из-за ___ делает, она же перестала с ней общаться…»
Парень встаёт с кровати, стоит по середине комнаты как вкопанный. Он стоит так минуты три, о чём-то смутно думает. И когда осознаёт, тут же хватается за голову.
Спешит выйти в зал, где сидел Стоик — он смотрел телевизор, немного прикрыл глаза от того, что он задремал.
— Папа… Я дурак. — начинает Иккинг, садясь рядом с отцом; мужчина открывает глаза, немного потягивается. Парень всё ещё держит ладони на голове, облокачивается на колени и смотрит на экран телевизора. На циферблате мигает время — «02:47».
— Что стряслось? — бормочет Стоик, протяжно следом зевая.
— Как думаешь… Я нравлюсь Астрид?
— Вполне возможно, — отвечает спустя минуты три мужчина. — А ты только это понял?
— Я же говорю, дурак я! Причём самый главный из дураков!
— Ты просто об этом до этого не думал, сынок. Такое бывает… А она тебе нравится?
Икк округляет глаза, переводит шуганный взгляд на родителя.
— Я не знаю, — бормочет парень.
— В смысле ты не знаешь? — Стоик начинает расплываться в улыбке.
— Не знаю! — уверенно заявляет Иккинг, — Я до этого не думал об этом!
— Тогда пора бы задуматься. Но только не сейчас. Поздно уже. — Стоик опять зевает.
— Ёперный театр… — чертыхается Иккинг, — Вообще-то сейчас самое время обсудить это, пап! Только ночью я нормально могу думать!
— А я — нет. Сможешь сам поразмышлять? Мне ещё на дежурство ехать рано…
— Блин… Ладно, иди. Я подумаю сам, — смиряется Хэддок. Стоик встаёт с кресла, направляется в сторону своей спальни. — Доброй ночи.
— И тебе, сынок. И не засиживайся долго.
— Угу.
На экране телевизора мелькали какие-то разноцветные обрывки. Из-за плохого зрения Иккинг не сразу понял, что это был какой-то музыкальный клип, а канал в целом оказался музыкальным. Переходы на экране были настолько резкими, что глаза заболели, а в ушах противно что-то зазвенело. Но несмотря на это и жуткую мигрень, Иккинг всё же стал думать.
Хэддок смутно вспоминает, как он и Астрид гуляли вечерами, что-то обсуждали. Как они смеялись, иногда обнимались под ночным небом…
В голове Иккинга что-то щёлкает в этот момент; начинает ощущать, как к щекам его хлынула кровь, а ноги стали ватными.
— Ты же понимаешь, что всё очень плохо? — говорит сам себе вслух Иккинг, приобнимая свои худые бока ладонями, — Всё это время о тебе заботилась и заботится девушка, которую ты френдзонишь. И она, возможно, тебе симпатизирует… М-да, ты псих, Иккинг. Ты просто псих, — выделяет слова Иккинг, немного покачиваясь вперёд назад словно маятник часов; он постепенно повышает голос, — А знаешь,
