Нишка тяжело сглотнула, и я понял, что она успела увидеть тело.
— Да уж… Видок еще тот… Брр… ненавижу змей!
— Вы лучше меня осведомлены об этом деле, и я… Я хотел бы с вами посоветоваться. Или вы слишком заняты в текущем дознании? Как оно продвигается, кстати?
Я сказал и сам почувствовал, насколько неуклюже вышло, но, слава Единому, Нишка ничего не заподозрила.
— Да, — махнула она рукой, — какое-то нелепое дело. Смотритель утверждает, что никого не было, да и кто в здравом уме приблизится к купели? А мне теперь — опрашивай всех, не видел ли кто чего подозрительного. Кстати, вы не видели?
Как же отвратительно врать сестре по вере…
— Нет, — покачал я головой, — но с другой стороны, благодаря этому инциденту, вы остались в городе и можете помочь в нынешнем дознании. Профессор упомянул, что вам удалось разговорить служанку в поместье Лешуа. Я не нашел в материалах…
— Ах вот как! — Нишка вдруг разозлилась и побагровела. — Чужими руками решил жар загрести?
Я опешил и растерялся.
— Нет, что вы… Но вы же сами сказали, что радеете за дело и…
— Я, значит, паши и вкалывай, как ломовая лошадь, а ему вся слава! Нет уж!
— Да я не это имел в виду… Постойте…
Я беспомощно смотрел вслед Нишке, которая бесцеремонно оттолкнула меня с дороги и засеменила прочь, сверкая бритой головой.
Профессора с лекции мне пришлось дожидаться в его кабинете. Я подошел к высокому стрельчатому окну, из которого безбожно задувал холодный ветер. За ночь снег полностью укрыл город и очистил его от уличной грязи, привнеся в воздух ожидание праздника, самого светлого праздника в году — Изморозья. В приюте он был долгожданным и любимым, нам дарили игрушки, баловали сладким, а еще можно было загадать желание заступнику Луке, покровителю детей и животных. И если очень сильно верить и надеяться, то оно обязательно исполнялось… Ребенком я всегда загадывал что-нибудь несложное. Удивительным образом, мои желания сбывались, конечно, в основном благодаря отцу Георгу… Только сейчас, увы, даже он не смог бы мне помочь…
— О чем задумался, Кысей?
Я вздрогнул и обернулся к профессору. Сердце тревожно забилось в ожидании его диагноза Лидии.
— Скоро Изморозье, — ответил я, — а приходится иметь дело с человеческой жестокостью… Боже Единый, да простит нам грехи наши.
— Садись, не стой возле окна, там дует.
Я послушно проследовал к креслу.
— Что вы думаете о последней жертве?
Профессор поежился, плотнее запахнул на себе серую мантию и подкинул поленьев в камин, потом сел за стол и заглянул в свои заметки.
— Я читал показания очевидцев. Смею обратить твое внимание на такой момент. В пылу ссоры погибший угрожал шулеру жестокой расправой, а именно живьем содрать с него шкуру. Я также осмелюсь предположить, что видение расправы в больном разуме Гук Чина могло дать некоторый импульс зловредному колдовству, словно отразив его в жертву. Возможно, найдя шулера, мы найдем колдуна или его пособника.
— Но почему змеи? Откуда они взялись?
Профессор Адриани пожал плечами и вздохнул:
— Мне сложно судить о мертвом, душеведы работают с живыми.
— Я понимаю, но все-таки…
— Просматривается некоторая система. Неподтвержденные свидетельства о том, что из грудной клетки первой жертвы доносилось шипение, змеиная чешуя на теле второй, извивающиеся, как змеи, живые волосы третьей жертвы. Только четвертый случай несколько выбивается из этого ряда. Или же вообще не имеет никакого отношения к колдовству. Возможно, это было просто резкое сужение разума, хотя бы на фоне стремительного течения звездной сыпи. Меня гораздо больше обеспокоила реакция гаяшимца на обнаружение противоестественных пристрастий сына посла. Для него это действительно стало неожиданностью.
— А я не вижу ничего странного. Конечно, он должен был попытаться избежать огласки.
— Я не об этом. Странно, что он ничего не знал. Такие вещи трудно утаить, особенно в замкнутом пространстве посольства.
Мне вспомнилось уверенное заявление Лидии о том, что Гук Чин не был мужеложцем. Но если она права, то тогда ошибся профессор Вальтер? Или не ошибся, а намерено сказал неправду… Представить, чтобы старик Вальтер, вечно бухтящий даже руководству, кристально честный профессионал своего дела, вдруг полез в политические игры? Нет, невозможно.
— В любом случае, я обязан проверить и это тоже. Профессор Адриани, — я замялся, — о чем вы говорили с госпожой Хризштайн? Я так и не успел извиниться, что не смог ее привести к вам на прием…
Пепельные глаза профессора, казалось, видели меня насквозь. Он горько усмехнулся.
— Довольно занятная особа. Во-первых, там на вскрытии у нее случились бредовые видения. Она смотрела мимо стола и, кажется, с кем-то разговаривала. Ты был ближе, поправь меня, если не так.
— Да, она упомянула, что видела живого Гук Чина. Она называет это марой.
— При этом, в отличие от классического помутнения сознания, она отдает себе отчет в том, что ее видения являются искаженным восприятием действительности. Понимаешь?
— Лидия как-то упомянула, что ее научил этому брат. Спрашивать себя, реально ли то, что она видит. Постоянно.
— Интересная методика, — профессор вскочил на ноги и стал расшагивать по кабинету. — Демон, ты знаешь, можно будет попробовать применить ее на легких случаях искаженного восприятия или даже помутнения!.. Подожди, подожди, но нужен внешний якорь. Человек, которому больной безоговорочно доверяет.
— Это ее брат. Только сейчас он не с ней, остался в Кльечи. Меня больше пугает то, что ее видения несут сведения, которые она никак не может знать! Тому была масса примеров, и я боюсь, что…
— Нет, Кысей, она не колдунья, если ты об этом. Я даже не уверен, можно ли ее назвать больной в обычном понимании этого слова. Во-первых, госпожа Хризштайн прекрасно осведомлена о своих особенностях, но лечиться не желает. Она приспособилась, научилась жить с этим. Но есть и во-вторых. Ее тревожит, как она заявила, наваждение. И хотя она утверждает, что это змеи…
Я вздрогнул, вспомнив и рисунки Тени во время приступа, и разглагольствования Лидии о кулинарных достоинствах ползучих гадов.
— Но я склонен думать, что ее наваждение — это ты. Да я думаю, ты тоже об этом догадался.
— Я не знаю, что мне делать, — было невыносимо стыдно признаться, что Лидия домогается меня самым беспардонным образом. — С одной стороны, я усугубляю ее состояние своим присутствием, а с другой… могу повлиять на нее и заставить лечиться.
— Нет, Кысей, — покачал головой профессор, и у меня упало сердце.
— Но ведь ей же можно помочь? Всегда есть надежда.
— Наверное. Но я не возьмусь за ее лечение, потому что придерживаюсь принципа — не навреди. И тебе советую. Самое лучшее, что ты можешь для нее сделать, это просто исчезнуть из ее жизни и вернуть все на круги своя. Не мучь ее своим присутствием.
— У нее случаются приступы, во время которых она себя не помнит.
