Annotation
Она его любила, а он...
Не стерпела. Отомстила.
...И Медуза не всегда была Горгоной, а красивой девушкой из хорошей семьи.
В момент грехопадения Адама дьявол получил над человеком некую власть через внедрение в него двух змеиных начал – сердечного и поясничного змеев.
Змей сердца есть «радикальное зло» в человеке.
Поясничный змей известен в Индии под названием Кундалини. Кундалини (कुण्डिलनी) означает«свёрнутый кольцом», «свёрнутый в форме змеи».
Хтоническая природа змеи отражается в самом названии. В славянских языках, например, оно происходитот слова «земля». Хтонический змей - проявление агрессивной силы богов подземного мира и тьмы.
Берегитесь своей змеи!
Глава 1
Змея подколодная
Глава 1
1.
Гай засвистел – громко, пронзительно. Конь его закрутил головой, подставляя ухо под звук, и помчался по выбеленному ромашкой полю.
Сильно пахло травами, разогретыми ранним зноем. Высоко в небе звенел невидимый жаворонок.
Нагайя стояла рядом с Гаем, всматриваясь в его лицо – с восхищением, обожанием – и никак не могла налюбоваться.
– Любовь моя к тебе, как смерть необратима, – сказала она ему.
Конь подбежал к хозяину и покорно остановился рядом. Гай накинул ему на шею повод, сунул ногу в стремя и рывком сел в седло.
– Это Дый застилает тебе очи, затмевает разум, – хмуро сказал Гай, натягивая поводья. – Знаешь ведь, что другую мне отец сосватал, против его воли не пойду.
Ухватившись за стремя, Нагайя попросила:
– Останься со мной.
Гай подхлестнул коня и крикнул:
– Ступай прочь, отродье блуда!
Конь рванулся, пришпоренный. Нагайя упала. Долго рыдала, лёжа на остывающей земле. Кровь из носу хлещет, а ей вроде и не больно.
Понемногу успокоилась.
– Что же ты наделал, Гай! Ты сам всему виной. Будет тебе тоска, будет тебе маята!
Ночью Нагайя снова плакала, а в самый тёмный час перед рассветом вышла из дому.
Над лесом висел лунный серп – прозрачный, легкий, белый – кажется, дунет ветерок, он тронется и улетит.
Побрела Нагайя по тропинке, поросшей горчаком и крапивой. Остановилась возле старого явора. Прильнув горячим лбом к прохладной чешуйчатой коре, позвала:
– Мать Сыра Земля! Оберни ты страсть кипучую в смолу горючую!
И послышался тихий гул – будто ответила ей земля.
Тогда Нагайя попросила:
– Дай мне щит, Мара! Открой стези незримые, в ночи хранимые!
А в самом перекрое луны, на исходе четвёртого часа ночи, стало заносить небо облаками, и Сида – провожатая в мир Нави – указала ей путь…
Вечером следующего дня Нагайя вывела во двор двухнедельного козлёнка, затолкала его в мешок и отправилась к заповедному озеру. Знала, если в нужный час оказаться возле жертвенного камня да принести Великому Змею кровавый дар, то можно просить о самом тайном, и исполнится желание.
Шла и не замечала, как цепляются за подол репьи, всё оглядывалась, боясь, что вездесущие ребятишки увяжутся следом, а при них разве попросишь у Змея сокровенного.
На месте оказалась уже в сумерках. Пробралась сквозь заросли рогоза к самой кромке воды и остановилась на узком песчаном мыске, где на самом краю, обласканный с трёх сторон озером, лежал древний камень-валун. Поверху почти ровный, слегка наклонённый к узкой стороне, а по бокам весь в разноцветных прожилках, выступивших на гладкой синеватой поверхности, как старческие морщины.
Нагайя опустила ношу на песок. В мешке жалобно блеял и рвался на волю козлёнок.
Делала всё обстоятельно, как положено: высекла кресалом огонь, запалила костёр, развязала верёвку. А когда заговорила, то почуяла, как дрожит воздух от её слов:
– Пусть пылают костры горючие, пусть горят костры ярые! Радею тебе, Мара! Кладу заклятье великое!
И взошла высоко в небе звезда багряная. Казалось, в небе пожар, и кончается белый свет.
В теле животного ещё чувствовалось движение – ноги били воздух, – когда из перерезанного горла на каменный алтарь брызнула кровь.
Жадно обгладывая поленья, костёр шипел и плевался искрами во тьму. Загораживаясь рукой от едкого дыма, говорила Нагайя, не узнавая собственного голоса:
– В пятый день седьмого месяца мною, Нагайей, дочерью Хота, принесена жертва. Тяжесть тягучую, меру невыносимую, ярь пудовую возлагаю на тебя, Гай, сын Скола. Как сей камень тяжёл, так слова мои крепки. Да исполнится то в ходе одной луны!
Вдруг влажный песок под ногами вздыбился и опал. Расступилась земля, открывая вход в подземный мир, где сон и смерть.
Нагайя заглянула за край.
Дно двигалось, меняло цвет, искрилось. Снизу доносились странные звуки, будто кто-то по камню иголками царапает.
Нагайя почуяла что-то ещё – чужое недовольство, изумление…
Медленно выходил Змей из оцепенения. Поднял голову, содрогнулся от языка до кончика хвоста, и, струясь радужным ручьем, пополз наружу. Выбрался на поверхность и потёк по влажному песку к озеру.
Приняв его, вода забурлила. Пил Змей и никак не мог напиться.
А напившись, поднялся на хвост возле камня. Не взглянув на окровавленную жертву, остановил огненный взгляд на Нагайе.
Цепенея от страха, следила она, как тянется к ней по песку длинная чёрная тень. Это змей, легко скользнув вниз, подполз к ней, обвил ноги мягким сыромятным ремнём.
И грянули невидимые бубны – будто кто-то плакал, стонал и смеялся. А когда могучие звуки замерли, по небу рассыпался сноп молний.
Радостно хохотала Нагайя, стоя босыми ногами на холодном камне:
– Гай! Гай! Всю соль выкачаю из крови твоей, и станет она водой. Погибнет в тебе сердце. Сам придешь ко мне, бездушный, бессердечный, с водой вместо крови, и станешь рабом моим, коль не захотел быть суженым!
…Семь дней и семь ночей не смыкала она глаз. Сидела в самом тёмном углу дома, прислушиваясь к судорожным вздрагиваниям внутри. Ждала, когда сможет напиться. Ждала, хоть и опасалась, что не выдержит долго, умрёт от страха и неизвестности. Никогда прежде она не испытывала такой жажды. Словно глотать разучилась.
А под самым сердцем что-то теснилось, свёртывалось, сжималось.
Через неделю жажда отпустила, и пришло безразличие – к холоду, зною, боли.
Тёмные настоявшиеся воды заповедного озера силой своей, с которой и не поспоришь, прибили её к неведомому древнему причалу.
Как жила она раньше! Полола свой огородик, таскала воду для полива, доила корову…
Незаметно отдалялась она от всего, превращаясь в кого-то другого, кто проникает вглубь земли, не испытывая печали за тех, кто остался на поверхности.
2.
Это был странный день. С самого утра каждая мелочь волновала и трогала Марка. Он безуспешно пытался отыскать в памяти частицу исчезнувшей прекрасной действительности. Он старался разобраться в своём отношении к Натке, которую всё ещё любил. Нет, не хотел он бежать от судьбы, какой бы она ни была! Но обдумав всё той долгой ночью, принял решение.
И всё-таки, зачем он приехал сюда, в этот забытый богом городишко, где никто уже не помнил его, не узнавал?
Марк остановился, оглянулся. Городок тихо поднимался по склону холма:
