— Уноси ноги! — сказал я и вошел на кухню.
Маноло сидел за кухонным столом и ел сэндвич.
Пиджак он снял, на фоне голубой рубашки с белыми манжетами и воротником выделялась темная подплечная кобура. Увидев меня, Маноло потянулся к пистолету. Я дважды выстрелил в него. Пули с высверленными головками сбросили его со стула, и грохот выстрелов громом раскатился по кухне.
Я прошел по коридору и оказался в гостиной, по сравнению с которой квартира Барри Фейна походила на телефонную будку. С балкона появился телохранитель Гамбино с ружьем в руках. Увидев меня, он спросил:
— Что за дерьмо здесь происходит?
— Обычное дело, — ответил я и ударил его в лицо рукоятью пистолета.
Он пошатнулся, уронил ружье, но сознания не потерял. Я встряхнул его и ткнул дулом пистолета в шею.
— Они только что провели мальчика. Куда?
— Клянусь богом, я не знаю. Клянусь.
Я ударил его по губам рукоятью пистолета. На пол полетели осколки зубов, брызнула кровь. Он упал на колени.
— Куда?
— Кляшусь бохом. Не жнаю.
Трудно говорить с изуродованным ртом.
— Где Дюран?
— Нарерху… Навершу.
— Покажи.
Со своего места я видел изящные двустворчатые двери и лужайку возле бассейна. Если они и слышали выстрелы, вида никто не подал. Гамбургеры продолжали жариться, гремела музыка, смеялись мужчины и женщины. Я не забывал об Эллен Лэнг, сидевшей в «чероки» Пайка, лишенной музыки, смеха и радости. Возможно, она слышала выстрелы. И могла отправиться звонить в полицию.
Я заставил громилу подняться, мы вошли в гостиную и по чудовищной полукруглой лестнице поднялись на второй этаж. Из дальней части дома доносились голоса и шум закрываемых дверей. На верхней площадке я сказал:
— Куда ты меня ведешь?
— В офишш. — Он посмотрел налево. — Дверь, там двое паршей. Прямо мимо ниш офишш.
— Только пара парней, говоришь?
— Да.
— Здесь есть еще один выход?
Он удивился и покачал головой. Даже это слабое движение вызвало у него боль.
— Я ждесь не живу. Тут все жакрыто. Жвуконепронишаемо.
Хм-м-м, жвуконепронишаемо — замечательно.
— Зачем вы сюда приехали?
Его глаза закатились, и он стал оседать на землю. Я встряхнул его и снова спросил.
— Бижнеш, — пробормотал он.
— Бизнес. Наркотики?
Он кивнул.
Стены длинного коридора были обшиты ореховым деревом. Впечатляюще. Такие стены я видел в отеле Святого Франциска. Мы подошли к двери, я приподнял «беретту» и поднес палец к губам.
— Конешшно, — сказал он.
Стройный мексиканец сидел за столиком и говорил по телефону. Высокий крупный блондин примостился на краешке стола и внимательно слушал, скрестив на груди руки. Напротив располагалась красивая, обитая медью дверь, которая вела в святая святых Дюрана. На блондине была светло-желтая спортивная куртка. Мексиканец был одет в серую тройку от братьев Брукс и выглядел лучше, чем блондин. Наверняка он исполнял роль секретаря. Он по-английски спрашивал о шуме, который до них долетел. Я толкнул мистера Зубы вперед, вошел вслед за ним и по разу выстрелил в мексиканца и блондина. Пуля с пустой головкой сбросила мексиканца со стула, а блондина со стола.
Я посмотрел на дверь. Она была толстой и массивной, и я не знал, как проникнуть внутрь. Ручки не было. Тук-тук-тук, к вам Цыпленочек! Где-то возле столика секретаря должна находиться кнопка, которая приводит в движение металлические шестерни, раздвигающие двери. Для таких мощных дверей требовались крепкие шестерни.
Мистер Зубы и я уже успели пересечь большую часть пространства, отделявшего нас от двери, когда они распахнулись, и появился Руди Гамбино.
— Какого дьявола здесь происходит?!
В левой руке он держал пистолет. Как только Гамбино увидел меня, он сразу же уронил оружие.
— Отойди, толстяк, — сказал я.
Он отошел. И мы вошли.
37
Перри Лэнга в комнате не было.
Доминго Гарсия Дюран сидел на темно-бордовом кожаном диване, а все стену за ним украшали черно-белые фотографии. На большинстве из них были арены, быки и Дюран, в своем Костюме Света. Впрочем, на некоторых Дюран красовался вместе с другими матадорами, политиками и самыми разными знаменитостями. Все улыбались. Все были друзьями.
«Ур-ра Гол-ли-вуду!»
На тиковых пластинках висели разнообразные трофеи — черные рога и уши. Серо-черные копыта стояли на деревянных пьедесталах, словно лишившиеся рассудка пепельницы. Все в комнате дышало смертью, точно атлас, пораженный гнилью. Возле окна на высокой деревянной подставке висел плащ, а над ним скрещенные шпаги вроде тех, что мы видели на воротах, только эти были настоящими. Стены украшали написанные маслом картины, изображавшие быков и Дюрана, приготовившегося нанести смертельный удар. На полках стояли многочисленные статуэтки быков, матадоров и всадников с длинными копьями.
— Тебе не кажется, Домми, что ты малость переборщил? — спросил я.
— Ты в полном дерьме, — сказал Руди Гамбино.
— У меня есть пистолет, Руди, — напомнил я.
Перед Дюраном располагался мраморный кофейный столик. На нем стоял открытый дипломат. В дипломате были аккуратно сложены ряды стодолларовых купюр. Сверху лежала старая шпага Дюрана. Дюран наклонился вперед, захлопнул дипломат и взял шпагу. Как сказал Пайк, это короткая шпага для закалывания быка.
Я позволил мистеру Зубы сползти на пол и посоветовал оставаться на месте, а потом навел пистолет на Дюрана.
— Я хочу получить мальчика прямо сейчас, Домми.
Я представлял себе, как истекает кровью Пайк. Я видел, как высвобождается Санчес и отбирает у Эллен пистолет…
— Какого хрена здесь происходит, Домми? Он знает, кто я такой?!
Я выстрелил в диван рядом с Дюраном. В футе от его плеча в коже образовалась дыра. В замкнутом пространстве комнаты выстрел прозвучал особенно громко. Руди подпрыгнул, но Дюран даже не пошевелился. Он продолжал на меня смотреть. Какое мужество.
— Мы заключим сделку, — сказал он.
Я покачал головой.
— Приведи ребенка.
Руди шагнул вперед, сделал широкий жест рукой и заговорил так, словно с ним все это уже не раз
