— Так, так, так — ломая в пыль стрелу и наконечник, произнес, прошипел демонический Поверенный — все сложилось. Это вы стреляли в Элеонору, а потом в Йекти. Жалкие людишки. Ну и мерзость эти ваши черви и слизни! Пришлось помучаться. Ваш создатель просто чокнутый! Дать вам в руки такие технологии, чтобы вы игрались с ними как малые дети! Что, думали я не смогу справиться с вашим автоматом? Тралле! Ты что, не знал что твоя Хельга с ее конем это одно целое? Кусок синтетики из дерьма, пережженного песка и сернокислого селена! Ты наивно полагал, что она женщина, или похожа на женщину? Она муравейник, колония паразитов в мягкой обертке куклы, и не одной, а сразу нескольких, а не человек! Ты в курсе этого, или тебя обманули и как всегда не предупредили? Я расчленил ее и изнасиловал! — и он поманил из темноты и телекинетическим ударом выбросил перед собой на песок отрубленную светловолосую голову, обляпанную в темно-синей синтетической жиже — обожаю оргии с щупальцами, слизь, механические игрушки и безголовых женщин! А ты тоже, как я вижу? Можешь поставить у себя в кабинете и использовать как я, по назначению! Впрочем нет. Я собираюсь всех вас убить. Или оторвать каждому ногу и оставить калеками!
Он резко вскинул ладонь. Филипп Кранкен, что стоял рядом с Вертурой, моргая с недосыпу, смотрел в окно, судорожно схватился за раму, повалился на пол. Страшный полный боли и отчаяния крик огласил дом, ему ответили печальные, испуганные возгласы прячущихся в других комнатах и коридоре детей и женщин. Детектив бросился на помощь к коллеге.
Доктор Сакс закричал, спрятался в угол, заметался, забился в истерике.
— Жгут быстро! — страшно зашипел Фанкиль припавшему рядом с корчащимся, молотящим от боли ногой, лейтенантом, Вертуре — Марк, ремень!
Все вокруг было залито кровью. Когда разбилось окно, Вертура случайно свернул свечу. Он попытался чиркнуть спичкой чтобы посмотреть насколько тяжела рана, но она не загорелась.
— Дайте меч! — застонал с кровати лейтенант Турко, отчаянно замахал здоровой рукой в темноте.
— Дай голову посмотреть — послышался снизу спокойный, рассудительный и как всегда сварливый голос инспектора — обсудим это.
— Чего? — презрительно и напористо крикнул Эрсин — что ты сказал?
— Голову кидай сюда мне! — с угрозой потребовал полицейский, а когда Эрсин щелчком пальцев отправил ему голову Хельги Тралле, поймал ее за волосы и в тот же миг, крутанув со всей силы, бросил ее обратно, целясь Поверенному прямо в лицо, в ответ.
Пронзительно завыл свисток.
— Огонь! — загремел сержант Алькарре.
Начальник отдела Нераскрытых Дел бросился в сторону и скрылся в доме. Даскин подскочил с луком к окну. Со всех сторон в Эрсина полетели камни и стрелы. Поверенный отбил голову, замахал руками как мельница, начал их ловить, но их было столь много, что он не смог увернуться и поймать их все. Одна за одной, они впивались в его белое, лоснящееся от света костров и пота тело, в лицо, руки, плечи и шею.
— Христос Воскрес! — сквозь зубы с ненавистью, вкладывая в каждый выстрел все свои силы, выговаривал Даскин, пуская одну за другой свои черные, оперенные пластмассой стрелы. Со звоном загремели арбалеты, тяжелые болты вонзились в грудь Эрсина, он попятился под их напором, с каждым ударом по чуть-чуть, но все же теряя скорость и инициативу.
— Сожри кота! — с напором выкрикнул Фанкиль. Он вскочил во весь рост и подпрыгнув к коту Дезмонду, что со вздыбленной шерстью сидел, ошарашено смотрел в окно, на столе, схватив его за загривок, отчего кот возмущенно завыл, попытался разорвать когтями бригандину рыцаря, со всего размаха бросил зверя в окно в сторону Эрсина.
— Отставить! Прячьтесь! Оступление! — высунувшись по пояс, закричал на весь двор, замахал руками Фанкиль, ничуть не страшась, что Эрсин в него выстрелит — все! Бегите!
Кот же, ловко приземлившись на четыре лапы в пыль, моментально отряхнулся, ощетинился, подскочил к Эрсину, припав к земле, как будто бы был не просто большим домашним котом с манерными кисточками на кончиках ушей, а беспощадным и яростным тигром, надулся, и, распираемый неудержимой кошачьей ненавистью, страшно, дико и громко, совершенно несоизмеримо со своими маленькими размерами, словно сразу наполнив все вокруг своим диким, отчаянным кошачьим визгом, завыл, бросился на пытающегося выдернуть все же попавшую в него стрелу с черным пластиковым оперением, корчащегося от боли демонического Поверенного. Прыгнул, вцепился ему когтями в сочащуюся омерзительной зеленоватой жижей, истерзанную стрелами грудь и шею.
Пламя в кострах упало, сами собой погасли и все остальные огни.
— Падайте! — отчаянно крикнул последний раз, взмахнул руками из окна Фанкиль — головы берегите!
Схватил какой-то плащ, укрыл им Ингу и лейтенанта Турко на стеллаже, увлек на пол Даскина и Вертуру, прижал их к полу и снова закричал на весь дом.
— Все на пол! Быстро!
— Назад! Бегом! Двери! — кричали во дворе капитан Глотте и сержант Алькарре.
Что-то непреклонно и страшно менялось в окружающей темноте. Какой-то шум, словно бесконечный жуткий треск или скрежет по стеклу, дереву и железу бесчисленных маленьких когтей, наполнил тени и углы. Что-то происходило в упавшем на дома и поле колдовском мраке, в котором не было больше ни света, ни огней. Свет померк, и лишь потустороннее сияние красно-багровой, нестерпимо яркой и страшной, ужасающе огромной, внезапно выкатившейся словно бы из ниоткуда, висящей низко-низко, так, словно она вот-вот упадет на землю, луны, стояло в окне. Тысячи глаз отражая его, загорались со всех сторон во мраке, в ее кровавой мгле. Полные ярости и злобы, отдельные кошачьи выкрики, все явственнее пробивались через этот все приближающийся шорох многочисленных лап, цокот и настойчивое царапание когтей, слышались со всех сторон, из подвала, с крыши, из-за дверей и стен. Наполняли нахлынувшую темноту жутким ощущением страшной и бескомпромиссной, неумолимой звериной злобы, перекрывая доносящиеся со всех сторон, с нижних и верхних этажей леденящие душу, полные страха и отчаяния людские крики. Все нарастая, становясь все громче и злей, сливались в бесконечный хор множества готовых к драке, разъяренных кошек, что явились по призыву своего патриарха в эту ночь кровавой кошачьей луны и теперь своим диким первобытным воем перекрикивали все иные звуки на земле. Тысячи лап нестройным стуком с настойчивым, страшным и неумолимым упорством и силой скреблись в двери, окна и стены, словно бы ища выхода и готовые вот-вот выломать их. Тысячи кошачьих голосов заунывно, страшно и навязчиво выли, требуя впустить их в человеческий мир,
