Вот только изрядно потрёпанный берет с эмблемой гильдии сидел на голове совсем молоденького юноши, побледневшего от волнения, но изрядно хорохорившегося. Глазищи, кажущиеся ещё больше на осунувшемся личике, сверкали воинственно, словно молодой человек сам себя заранее настроил на героический поступок, и даже испугавшись в последний момент, не мог остановиться. Рука в чересчур большой для хрупкой кисти перчатке судорожно вцепилась в заветный мешочек с инструментами.
Где-то Винсент его видел. Причём совсем недавно.
Заинтересовавшись, капитан дал отмашку, дабы успокоить напрягшегося кучера и лакеев на запятках герцогской кареты. Мол, всё в порядке, угрозы нет, разберусь как-нибудь.
– Слушаю вас, сударь, – произнёс благожелательно. Ещё раз отметил про себя: гильдия города Роана… И вспомнил. Не далее как вчера эти глазищи мелькнули пару раз в толпе присутствующей на суде публики. Так-так. Уж не это ли – молодое светило от медицины, приглашённое, очевидно, на печально закончившийся обед у Россильоне? Позвали, скорее всего, в качестве одного из почётных гостей, поскольку врачи, наблюдающие за деликатным положением знатной дамы, окружаются в семье почётом и уважением. И случайно… да, будем надеяться, случайно оказался свидетелем смерти хозяина дома. Интуиция капитана сделала стойку не хуже бриттского мастиффа. Отчего бы не приветить свидетеля преступления, если это и впрямь он? Узнать подробности не из бумаг, а вживую куда как предпочтительней; в приватной беседе выявляются иногда такие детали, которых не отыщешь в протоколе. К тому же теперь не надо ехать в Роан, как уже собирался капитан, поскольку вот она, интересующая его персона и, судя по всему, убегать не собирается, а напротив…
– Мне очень нужно сюда попасть, – выпалил юноша. – Я сам нездешний, из Роана…
«Это я уже понял».
– Простите великодушно, – переведя дух, он заалел, как маков цвет. Дёрнул рукой, машинально собираясь оттереть капельки пота над чуть заметными усиками, и смутился ещё больше. – Я не представился… Докторус Вайсман, Поль-Антуан-Мари Вайсман, к вашим услугам. Узнал, что здесь остановилась моя подопечная, госпожа Россильоне, а мне просто необходимо её увидеть. Понимаете, я же всё-таки взялся её курировать, мой долг – довести наблюдение за пациенткой до конца, а она две недели содержалась в таких ужасных условиях, в тюрьме… Сударь, простите мою дерзость, но я видел вас вчера на суде. Вы приняли в госпоже Фотине такое участие, что я подумал: вот человек, который не откажется помочь ей и далее! Вам стоит всего лишь сказать – и меня пропустят.
– А без меня никак? – серьёзно уточнил капитан. Чем-то молодой человек ему понравился.
– Никак. Я ведь не собирался сюда ехать, рекомендательных писем никаких, и личность-то мою удостоверить некому…
Он совсем стушевался, очевидно, представив вдруг во всей красе нелепость своей просьбы. Опустил голову.
– Простите. Вы правы, это… должно быть, смешно подойти вот так…
Винсент выдержал паузу.
Как поведёт себя юноша? Падёт духом, отползёт в сторону или ринется на штурм?
Последующая реакция ему пришлась по душе.
– Ей нужна помощь, – выдал молоденький врач холодно, словно и не он тут секунду назад беспомощно блеял. – Нервное расстройство после пережитых испытаний может сказаться на беременной женщине куда сильнее, чем сами испытания. Мой долг – быть рядом.
– Да вы с ума сошли, молодой человек, – сказал капитан благожелательно. – Вы хоть понимаете, куда суёте голову? Допустим, я вас проведу; но что дальше? – Не меняя тона, разъяснил, как годовалому младенцу: – Вы всерьёз полагаете, что вас допустят на женскую половину посольства? На женскую? Незнакомого мужчину цветущего возраста, личность которого никто не может подтвердить, за которого некому поручиться, да к тому же иноверца! У меня есть основания полагать, что… Н-да. Допустим, живым вы отсюда уйдёте, но пробудете таковым недолго.
– Позвольте! – Молодой человек растерянно заморгал. – Но ведь госпожа Россильоне теперь добрая христианка, и ей вовсе не обязательно подчиняться нелепым правилам другой страны!
– Под крышей посольства она – на территории Османской империи, мэтр… Вейсман, так?
– Вайсман, – чуть слышно поправил юноша. – И неужели ничего нельзя сделать?
– Вы, часом, не несчастный влюблённый? – вроде бы шутливо поинтересовался капитан. Но по тому, как просто до неприличия побагровел собеседник, понял: ошибся.
– Я врач! – в запале крикнул Поль-Мари, и голос его зазвенел. – Это мой долг, понимаете? – И добавил сдержанней: – У матери госпожи Фотины первые две беременности были неудачны, а довольно часто дочери могут страдать тем же – из-за схожего строения родовых путей. Впрочем, что вам объяснять, всё равно не поймёте… Клятва врача – это на всю жизнь, и не по долгу, а по совести.
Как бы невзначай капитан положил руку на эфес шпаги. Судорожно сглотнув, молодой человек умолк, но не бросился в бега и даже не попятился. А лишь сделал небольшой шажок в сторону.
– Рекомендательных писем у вас нет, – напомнил капитан безжалостно. – А на что вы, собственно, надеялись? У вас есть при себе хоть какое-то подтверждение личности, звания? Не считайте меня таким уж невеждой, моих скудных познаний хватает на то, чтобы понять: докторская степень в вашем возрасте – это… – Выразительно развёл руками.
Вздохнув, тот, кто называл себя Полем Вайсманом, извлёк из-за пазухи небольшой футлярчик скругленной формы, вроде тех, в которых зодчие прячут свёрнутые в рулон рисунки, только гораздо меньше. Ловко вытряхнул скрученный пергамент, и жест этот был заученным, отработанным, словно не в первый раз владельцу документа приходилось его демонстрировать.
Ну, надо же… Свидетельство о присвоении звания доктора медицинских наук выпускнику Сорбоннского университета…
«Однако!» – только и сказал мысленно капитан…
… а до этого – Салернской медицинской школы…
«Однако…»
Что-то не сходилось.
– Сколько вам лет? – спросил сурово. Или перед ним ловкий обманщик, выкравший чужое свидетельство, или… гений?
– Двадцать три года, – ответил молодой человек как-то обречённо. – Я… Просто я всегда так выгляжу… молодо.
– Допустим. Но университетское образование – это восемь–десять лет обучения!
– Я окончил школу в Салерно, когда мне было пятнадцать. Сорбонну – в девятнадцать. И тогда же получил степень. У меня к тому времени была хорошая практика. В нашей семье все – потомственные лекари, было у кого
