Мужчины почему-то с недоверием относились к тому, чем она занимается. Считая, видимо, что настолько обаятельная женщина не может трудиться на такой специфической работе. Некоторые из заказчиков откровенно полагали ее должность номинальной «мужниной синекурой», и отказывались воспринимать ее как серьезного программиста и аналитика.
Убедившись в этом, она особо не афишировала свою профессию. Представлялась при необходимости на всяких официальных приемах и вечеринках куратором проекта или еще кем-нибудь. Главное, чтобы это соотносилось с ее внешним видом и, собственно, полом. Хотя сама профессию свою боготворила и была знатоком своего дела.
Все сотрудники ее любили — ну, возможно, за исключением пары-тройки девиц, лицемерно улыбающихся ей в лицо и неприятно кривящихся за ее спиной. Имела место версия, что такая реакция обусловлена прошлой любвеобильностью ее мужа, Александра Ивановича, который в молодости якобы не пропускал мимо ни одной юбки и до сих пор был весьма привлекательным сорокалетним мужчиной.
Алина Сергеевна сидела в кабинете, огромный офисный стол был завален бумагами, дисками, из-за трех мониторов ее практически не было видно. Поприветствовав шефиню, я водрузил на крохотный свободный островок столешницы подготовленную документацию и диск с исходником. Она устало кивнула, спросив, что, по моему мнению, представляет из себя Вадик Шлепковский.
Я пожал плечами — Вадик работал у нас всего месяца три, занимался web-интерфейсами. Сейчас как раз был в командировке. Какой он человек, никто из сотрудников с точностью сказать не мог — Вадик был малообщительным и старался избегать всяких коллективных мероприятий. Лично мне он не очень нравился — взгляд у него был какой-то скользкий да и общий вид не очень опрятный. Примерно такое же ощущение у меня бы вызывал червячок, если бы его, подобно Шарикову, удалось бы очеловечить. И погоняло прикрепилось нелестное — Шлямбур. Видимо, из-за худобы, высокого роста и кажущейся внутренней пустоты.
— Да вроде справляется, — ответил я. — А там бог его знает. Он практически ни с кем не общается. Даже на обед не ходит — постоянно в офисе торчит, работает. Может, с собой бутерброды таскает, может, на гастрит копит, — я вымученно улыбнулся. Все, что касалось желудочно-кишечного тракта, до сих пор поднимало во мне тошноту.
Она кивнула, вернувшись к своим делам, а я отправился обратно в отдел. Мишка пил очередную чашку кофе, придерживая левой рукой голову, тоже явно потяжелевшую после вчерашнего вечера.
Я сделал себе слабенький кофе и подъехал к нему на своем кресле. Начал нетривиально:
— А скажите, батенька, вы розовой перламутровой помадой не пользуетесь? — мимика моя была на больничном, поэтому я улыбнулся одними уголками губ. Глаза сохраняли страдальческое выражение.
Мишка поперхнулся кофе и посмотрел на меня, будто на заезжего сумасшедшего коммивояжера:
— А чего, есть хорошая и недорого?
— Ты, сволочь, вчера сидел слева, а я на левой стороне воротника рубашки сегодня утром обнаружил отчетливый, как отказ королевы, отпечаток розовых губок, — я осторожно покачал головой и с сомнением добавил: — Да нет, те губки явно попухлее твоих будут, — непомерным усилием вытянул собственные губы, целуя воздух и как бы сравнивая размерчик. Любое движение лицевых мышц вызывало неприятное ощущение, что я — почетный обладатель недорогой китайской физиономии из жесткого зеленоватого пластика, взятой на денек в пункте проката. Причем размерчик был явно не мой.
Он махнул рукой, с облегчением вспоминая:
— Да это мы пошутили. Знали же, что Ирки нет дома, ты следы успеешь убрать. Но ты вчера был такой пьяный, устоять не смогли. Жора подговорил эту красотку за соседним столиком, помнишь, Настю? Она поцеловала салфетку, а приложить ее к твоему воротнику было уже делом техники. Да не обижайся, вспоминай, как сам пошутил 8 марта?
Я не знал, что девушку звали Настя — это они уже после моего ухода перезнакомились. А вот свою шутку накануне женского дня помнил хорошо…
Меня сподвигла органическая неприязнь к Хомкиной супружнице, да и к нему самому. Женский день на работе отмечали 7 марта. Все закончили свои дела пораньше и собрались в холле на торжественную часть, которая обычно много времени не отнимала. После поздравлений и подарков любимым женщинам от лица мужской половины организации должно было наступить безудержное веселье. Которого все и ждали с нетерпением — ибо что может быть интересного в стандартном подарке. Шампунь какой-нибудь, гель для душа, открытка с поздравлением да бутылка шампанского. Ну, что-то в этом роде.
Праздник не был сугубо корпоративным — приглашались все супруги и супружницы работников фирмы. Так как коллектив в основном был довольно молодой, количество обремененных узами брака было небольшим, да еще и не все пришли. Но жена Хомки присутствовала — знойная женщина, мечта заикающегося поэта-декламатора. Крупная блондинка с выдающейся челюстью и неприятными духами, отчего-то напоминавшими мне испортившийся лимон, щедро политый «Тройным» одеколоном.
Давно не пользуюсь пословицей «Снаряд дважды в одну воронку не попадает», и семейная пара Брутовых полностью подтверждала это мое мнение, ибо ей досталось по полной от обеих составляющих. Деструктивная энергетика вороватого и меркантильного до мелочности Хомки бледнела перед мощью этой гром-бабы, одна лишь манера общаться которой могла бы разрушить не одну семью. Короче говоря, Матильда Степановна Брутова была грубым, некультурным человеком с гипертрофированно высоким самомнением, абсолютно беспочвенным.
Недалекая любительница грязных сплетен — это если не касаться ее оплывшей до состояния качественной рульки физиономии, было бы самым точным из самых коротких резюме. Однажды она пустила сплетню об Ирине — якобы та не сотрудница, а просто штатная шлюха, иначе за что еще можно получать деньги, когда появляешься на работе 1–2 раза в неделю? Видимо, не то что о фрилансе, о простом совместительстве Матильда не имела никакого понятия.
На Хомку я имел зуб давно и не только из-за собственного разбитого кресла, вот и досталось обоим — ну и поделом, нечего других людей за глаза грязью поливать. Если уж быть до конца точным, коснулось это и еще одной женщины. И сильно коснулось — она потом дней десять в темных очках ходила, чтобы фингала видно не было. Человеком этим была сварливая уборщица Нона, внешне — родная сестра Матильды. Внутренне — диагноз тот же.
Именно она была разносчиком бредовой информации, которой всегда было в достатке у Брутовой — начиная от самых грязных интимных подробностей из жизни порядочных и уважаемых людей и заканчивая идиотизмом по поводу того, что из продажи вот-вот исчезнут спички. Или
