— Так она запечатана. Я сейчас достану ее из помойки! А ты, мерзавец, не шевелись.
— Ну, нет, — Феклистов перехватил Женю, которая стремительно приближалась к выброшенной корице.
— Ну, пожалуйста, нам нужна корица, — Женя попыталась прорваться, но Никита закрыл собой урну и держал ее за руки, не позволяя пошевелиться.
— Доверься мне, будет хорошо без нее. А если нет, то очень жаль, но все равно будет без корицы. Я, кстати, рассчитываю, что на мою душу тоже достанется несколько миленьких пряников, выпеченных с любовью и без корицы.
— Ты…ты, — Женя краснела то ли от его нахальства, то ли от смущения, — невыносимый человек.
— Приятно слышать. За дело, Штраус. Давай, ты прораб, а я строитель. Говори, что делать и кого месить.
— Не кого, а что, — машинально поправила девушка.
— Злая девочка. «Что» тоже могу месить.
***
Никита нервно смотрел то на еду из доставки, то на Женю, которая с куском пиццы во рту мило заваривала чай с апельсинами, который мать привезла из какой-то поездки. Любимая еда встала поперек горла, чего с ним раньше никогда не случалось. Но он смотрел на милашку Штраус, которая так классно смотрелась в красном джемпере и синих, обтягивающих все прелести, штанах, что перед глазами у него бегал табун розовых пони, а из ушей капала ваниль. Есть не хотелось с самых выходных: внутри все скручивало от напряжения, а мысли витали далеко за облаками. На отравление это было мало похоже. Пора было признать, что он втрескался в Женю по самые… те самые.
Имя и внешность последней дамы, с которой они познакомились на одном отдыхе, а расстались через пару месяцев на другом, он уже не помнил. Феклистов поймал себя на мысли, что не помнит ни одну барышню, с которой мутил, потому что все прошло быстро, мимо и по диагонали. Да и не так уж часто были дамы. Всегда больше интересовала работа, друзья, тусовки, насыщенная жизнь. А всего несколько дней назад он увидел смешную девчонку у шредера в коридоре и что-то щелкнуло внутри так сильно, как будто опустили рубильник и шарахнули током куда-то в самое сердце.
— Я так всю пиццу съем, — Женя скептически посмотрела, как Никита никак не мог дожевать свой первый кусок. — Думаю, через полчаса можно вынимать тесто из холодильника, иначе точно до утра печь будем.
— Я же сказал, я не против, — улыбнулся парень, проваливаясь в омут ее искрящихся глаз, как в прорубь. — Не хочу есть. Пицца твоя.
— Я тоже наелась, — пожала плечами Штраус, двигая в его сторону чашку с дымящимся ароматным чаем.
Ник взял чашку, снова улыбаясь. Ему определенно нравился этот вечер. Такой уютный и милый. Печь печенье с девушкой, пить чай, болтать о глупостях. Никаких мыслей о работе, никаких встреч, никаких идиотов вокруг. Он мог бы застыть в этом мгновении. Взять мольберт и рисовать пейзажи за окном, как когда-то в художке. А еще лучше рисовать Штраус: ее волнистые волосы, упрямый взгляд и пухлые губы в форме сердечка.
Если он поцелует ее прямо сейчас, это будет совсем нагло, или уже можно? Ведь она же догадывается, что он к ней подкатывает? И ведь она же не против?
— Тесто заморозилось, — вдруг донеслось до него, как сквозь вату. — Зря в морозилку убрали.
— Спокойствие, малыш, только спокойствие. Карлсон уже летит на помощь.
Никита заставил себя отогнать ванильные мысли и взяться за дело. Сейчас ей в первую очередь нужна была помощь, а не поцелуи. Иначе стервы на работе сожрут живьем. Поэтому Феклистов решил, что поцелуи и обнимашки будут позже. Женя никуда от него не денется. Потому что он просто не упустит ее и никому не отдаст.
Когда последний пряник остыл, на часах было почти одиннадцать вечера. Как ни странно, Женя совсем не чувствовала усталости — Никита заряжал ее таким позитивом и так смешно все комментировал, что она смеялась, забыв о времени. Они сделали глазурь, попутно забрызгав ей весь стол, смешали ее с красителями, а потом Никита разрисовал стены и крышу домика красиво, как профессиональный художник. Завершающим этапом стала сборка — они промазали стыки глазурью и собрали домик.
— Как же красиво получилось, — счастливо улыбалась Женя, — и столько печенья. И ты прав, без корицы ничуть не хуже.
— Естественно, я прав, — ухмыльнулся Ник, тоже радуясь. — Шедевр, — он аккуратно водрузил конструкцию в коробку.
— О, нет, — Женя испуганно посмотрела на часы на стене, за спиной Никиты. — Я облажалась.
— Почему? — нахмурился парень.
— Уже час ночи.
— И? Злая мачеха накажет тебя? А карета превратится в тыкву? — фыркнул парень, не понимая причин ее испуга.
— Не смешно, — вдруг, расстроено сказала Женя, подхватывая на руки коробку с домиком и свою сумку. — Метро сейчас закроется, а мне ехать отсюда минут тридцать. В общагу могут не пустить. Спасибо за помощь, я побежала, завтра поговорим. Я могу завтра после работы помочь убраться здесь. Извини, сейчас совсем не успеваю, иначе придется ночевать на улице.
— Эй, а ну, стой, — Никита молниеносно схватил Женю за талию и развернул к себе, отчего последняя едва удержала пряничный домик, врезаясь в его грудь. — Ты можешь остаться здесь. Есть свободная комната, — необычайно нежно сказал он.
— Нет, это плохая идея, — покраснела Женя, судорожно сжимая коробку. — У меня нет зубной щетки, и сменной одежды, и…
— И ты боишься, что я начну к тебе грязно домогаться, — ехидно хмыкнул Никита. Аккуратно забрав коробку с печеньем из ее рук, он поставил ее на остров.
— Нет! — вспыхнула девушка. — Это просто не удобно, и у меня нет одежды, и я не остаюсь ни у кого в гостях, и я… ну, — Женя растеряла все свое красноречие, сделала шаг назад и уперлась пятой точкой в остров.
Никита неожиданно подхватил ее под ягодицы и легко, как пушинку, усадил на остров, приблизившись вплотную. Острые коленки Штраус стали упираться в его напряженный торс, а зеленые глаза Феклистова, не мигая, смотрели на нее, отчего Женя растерялась, не зная, что делать и что сказать. Отчаянно не хотелось его отталкивать, но к тому, к чему это могло привести, она тоже не была готова.
— Я тебя не обижу, — вдруг, тихо сказал он. — Ты можешь не бояться.
— Тогда почему ты так странно на меня смотришь? — сдавленно спросила Женя.
— Потому что, ты мне очень нравишься.
Женя не
