— Я, в конце концов, и не вышел. Только подставился под мамину пощечину на глазах у всех.
— Нет, ты вышел. Просто шериф тебя развернул. — Тут Хинта вспомнил, как хотел отметить роль Шедры Киртасы во вчерашних событиях. — Кстати, что ты про него думаешь?
— Про кого?
— Про шерифа.
— Не знаю.
Хинта на мгновение озадаченно застыл.
— А мне показалось, что он говорил лучше всех. И не только это. Он как будто занимает среднюю позицию между тобой и такими, как Джифой. Я слушал его и думал, что он пример той золотой середины, на которой мы с тобой можем встретиться и остановиться. Я думал, что хочу быть на него похожим.
— Разве? В его плане была только война. Как будто омары — стихия, а не живые существа. Да, шериф на самом деле презирает Джифоя, он даже говорил другим — не с трибуны, а тихо — что Листа губит дело и что его не надо больше пускать в бой.
— Да?
— Да. В административной ложе слышно много такого, что не звучит для всех. Но в остальном Киртаса похож на большинство людей в Шарту.
— Но он точный и спокойный. Он почти как герой — маленький герой для нас: знает, как надо воевать, спасает остальных, командует в бою. А как он смотрел на людей! Под его взглядом они переставали суетиться и кричать. Он совсем не похож на остальных.
— Ты путаешь «что» и «как». Киртаса знает свое дело. Это всегда здорово, когда человек в чем-то разбирается. Он действительно был вчера самым серьезным из всех ораторов, привел больше всего фактов и лучше всего объяснил свой взгляд. Но он стоит на тех же позициях, что и весь остальной Шарту.
— Нет, — запротестовал Хинта, — не только это. Ты помнишь, чтобы он хоть раз обругал омаров?
Тави серьезно задумался.
— Не помню. И я ему за это благодарен. Но это не значит, что он ближе ко мне. Просто он профессионал в тех вопросах, в которых остальные — оголтелая толпа. Он знает про омаров больше, чем все мы. И, разумеется, так и должно быть: он — шериф окраинного поселка, и половина его работы — омары. Конечно, он не будет поносить их, как жаждущие мести простые мужики. Но он будет убивать их — по причинам и без причин.
Хинта покачал головой.
— Может, тебе стоило поговорить с ним до своего выступления? Или даже сейчас. Если кто и сумеет поймать омара, то он.
— Я фактически сделал это на трибуне. Если кто и слышал все, что я сказал, то это шериф.
— И что он сказал?
К щекам Тави прилил румянец.
— Иди к маме, мальчик. Это была его главная фраза, которую он повторил мне трижды. Иди к маме, мальчик. Ни у кого нет времени тебя слушать. Ты не будешь здесь выступать.
— И все? — разочаровался Хинта.
— Еще он сказал, что я бы не нес эту чушь, если бы видел хоть одного живого омара. И что зал — как бомба, а я — дурачок, пытающийся поджечь фитиль.
— Он тоже говорил про гнев толпы?
— Не знаю. Это ты и моя мама говорили про гнев толпы. А шериф как будто испугался чего-то большего. Как будто у них с председателем уже был план, а я мог его сломать. Как будто была какая-то еще опасность — опасность в людях, стоявших в пяти метрах от нас — которой они боялись больше, чем омаров… Это еще одна причина, по которой я со вчера не в себе, но до сих пор у меня не было времени об этом думать. Хинта, скажи, а в Шарту может начаться что-то вроде гражданской войны?
Хинта нахмурился.
— Мы не литская ойкумена. Невозможна война в таком маленьком месте, как один поселок. У нас буквально один воздух на всех. Если начать делить ресурсы с оружием в руках, все просто погибнут.
— Да, я понимаю. Но мне показалось, что они боятся вовсе не за меня. Им плевать было — ну, засмеяли бы меня люди. В самом крайнем и невероятном случае мама лишилась бы работы, и мы превратились бы в изгоев, перед которыми закрыты все двери. По крайней мере, она меня этим пугала — хотя и не представляю, кем бы Джифой мог ее заменить. Но там, на трибуне, было что-то другое. Как будто в поселке уже сформировалась некая третья сила. Хотя нет, «третья сила» это слишком конкретная гипотеза. А там не было ничего конкретного, лишь какое-то напряжение, какое-то настроение. И я не понимаю, что это, но оно меня тревожит.
— Может, вопреки твоим ожиданиям, они все-таки приняли тебя всерьез. Тогда они могли испугаться, что ты склонишь лишних сто человек в пользу «Джиликон Сомос».
— Да, наверное. Наверное, если все будет хорошо, мы никогда не узнаем, чего или кого нам следовало бояться.
— И я бы хотел не узнать. — Хинта перешел к следующей грядке, сходу наткнулся там на два черных полипа и начал тщательно заливать их ядом.
Так они работали и беседовали почти до самого вечера. На остаток месяца это стало традицией: Хинта, заменяя отца, трудился в теплицах, Тави составлял ему компанию. Они много разговаривали и спорили, но, в конечном счете, наслаждались свободой и тем, что могут побыть вдали от взрослых. Ашайта совершенствовал технику игры с Иджи. Поселок пребывал на осадном положении, но омары больше не нападали. Каникулы неуклонно подходили к своему концу. И только раз за все это время выдался день, который отличался от остальных — это был день погребальных обрядов, когда Шарту предал своих мертвецов льду и пламени.
_____Хинта и Тави заранее договорились, что перед погребальной церемонией зайдут к Дване. Но когда Хинта уже вышел из дома, Тави позвонил ему и сообщил, что опоздает.
— На меня обрушилось срочное дело, и я должен кое-куда зайти. Прости. Обещаю, это не займет и получаса.
Хинте осталось лишь обиженно согласиться. Они решили, что встретятся прямо перед домом Дваны. И вот, десять минут спустя, Хинта стоял там один, нервничая и досадуя на Тави.
День выдался пасмурный, небо клубилось серо-фиолетовыми тучами; мир погрузился в предгрозовые сумерки, но дождь еще не начался. Налетающий
