— Нам не надо обниматься. — предупредила я. — Забыл? У нас же сложности, недомолвки, разные города и все такое.
— Я много думал. Не смейся. — предупредил он, глаза блеснули в темноте, отразив рассеянный свет фонаря. — Наехал на тебя с требованиями разобраться с собой, а сам с собой не разобрался. Даже если я уеду, это ведь не обязательно конец. Можно будет писать и звонить, пока мы не определимся и не решим…ну просил же не смеяться!
— Извини. — я выдохнула, пытаясь успокоиться, но опять рассеялась. — Писать, звонить, голубей слать. Шестнадцать тебе намного больше идет, чем…сколько там тебе?
— Много. — в темноте почудилась улыбка.
— Вот, шестнадцать намного больше тебе идет, чем много. Ведешь ты себя как раз на этот возраст. И не спрашивай, когда я такая умная стала, сама не знаю. Еще же нет ничего, совершенно, а ты уже испугался, напугал меня, все запретил, полез обниматься, сбежал сам, вернулся, не дал убежать мне…не слишком ли?
— Это я так себя веду? — после некоторой заминки уточнил Паша и съехал на сидении пониже. — Извини.
Улыбка лезла до ушей и выпирала даже за пределы лица. Проверка нужности прошла намного удачнее, чем я могла рассчитывать. Да и чего врать, я просто была рада, что он вот тут, опять рядом. На расстоянии вытянутой руки.
— Знаешь. — я начала, не зная, как подобрать слова. — До того, как мы познакомились, я жила, как умела, вроде радовалась чему-то. Но теперь оглядываюсь и понимаю — я была как чужая. В целом мире не было места для меня, понимаешь? Для всех было, а для меня нет, выбило, и я бродила то тут, то там, но нигде не могла зацепиться. А теперь я вроде как есть. По-настоящему есть, вот — я, вот тут — ты, а вот — мое место. И даже если ты сейчас высадишь меня и уедешь, это уже не изменится. Все равно ты все поменял, и за это стоило тебе спасибо сказать отдельное, и давно, но я только сейчас поняла.
— Ты такие вещи умудряешься иногда говорить, что и неудобно становится, и гордость берет — неужели я и правда такой нужный? — на фоне сине-молочного окна профиль как будто тушью нарисован, наложен поверх. — Стоило сразу понять, куда все это приведет — такие веснушки до добра не наводят, но вот, не понял. Или старался не понять.
Он тихо смеется, а я замираю. Какой-то особый момент, перекресток — вот тут остановимся, подумаем, как дальше, и сделаем выбор, и жизнь изменится, потянувшись за нами по одной из дорог. Что нужно сделать, чтобы повернуть куда нужно? Где указатели?
— Каждый раз думаешь, что все понятно. Нужно сделать так и вот так. — шепчет он, притягивая меня поближе. — Уверен, что надо так; а потом оказывается, что никаких ориентиров нет. Думай сам, решай сам. И отвечай за то, что делаешь…
Слишком близко. Я закрываю глаза и тут же опять открываю, боясь что-то пропустить, но вокруг только темнота, чернильный силуэт заслонил все.
— Никаких ориентиров. — выдыхает он возле самых моих губ.
Спустя секунду я поняла, что вообще никогда ничего не знала — ни о себе, ни о любви. Как мне в голову пришло называть предыдущих людей любимыми?
Не бывает так, чтобы каждое прикосновение прошивало тело от головы до пяток молнией, зажмуришься — разглядишь голубоватый электрический свет; не бывает, чтобы поцелуй продолжался, а весь мир летел в черноту вместе со снегопадом, машиной, фонарями и случайными прохожими, заворачиваясь в спираль.
Оказывается, много чего бывает из того, чего никак не может быть.
Но это я уже потом немного поумнела — глубокой ночью. После того, как выбралась из машины, пообещала не уезжать одна, дошла до квартиры, залезла под одеяло, а ощущение, что мир кружится вокруг меня, до сих пор никак не отпускало. Господи, Саша, это же просто поцелуй, как там, обмен бактериями или что-то вроде того?
Совсем ты дура, осуждающе говорит организм и расплывается теплым желе. Какая разница, что оно такое и как зовется, если теперь вот так? Зачем определения вспоминать, когда и губы горят, и щеки, и даже кончики пальцев раскалились?
Ничего я не знаю — беззвучно смеюсь, закрыв лицо ладонями. Кто бы знал, как это чудесно — узнать, что ты настолько бестолковая.
Наутро мне даже стыдно. Вроде приехала маму поддержать, а сама забыла, что я вообще тут делаю. Но мама тоже была вполне бодра и в хорошем настроении, жарит блины, ехидно косится на припухшие губы — чертова колючая щетина! — но молчит.
Вдруг действительно показалось, что мне едва шестнадцать, и никаких бед и зла вовсе не случалось в моей жизни, ни до, ни после — какие беды могут быть, когда вокруг тебя такой толстенный щит из счастья?
— Вадим дома остался? — внезапно спрашивает мама. Я даже хмурюсь — какой такой Вадим?
Я же до сих пор не сказала…
Как быстро я забыла о том, что все еще замужем. Это характеризует меня как женщину облегченного поведения, показывает невысокое качество наших отношений или просто указывает на склероз?
— Мам, мы разводимся с Вадимом. — со вздохом отвечаю я, сворачивая блин и засовывая его в варенье. — У него случилась внезапная горячая любовь. Я и забыла рассказать.
— Ничего себе! — половник падает обратно в чашку с жидким тестом. — И как ты? И насколько давно эта любовь случилась, раз ты успела забыть?
— Как я? — переспрашиваю и улыбаюсь, откусив разом полблина. — Замечательно. У меня тоже случилась. Поэтому и забыла.
— То есть это вот. — мама неопределенно обводит контур губ пальцем. — Не от Вадима?
Я несколько секунд смотрю на нее, она — на меня. Я не выдерживаю первой и начинаю смеяться, едва не подавившись.
— Нет, ни разу не его. — прожевав, вытираю выступившие слезы. — Вообще все уже не его.
— Ну и черт с ним. — мама воинственно шлепает кусок теста на сковороду, забыв ее покрутить — в середине вспухает толстая оладушка. — Он мне никогда не нравился.
Глава 16
Глава 16.
После обеда я, нагруженная кучей пакетов с провизией, солеными огурцами и какими-то кульками неизвестно с чем, гуськом выбираюсь из подъезда, широко расставив руки, как баба с коромыслом.
— У нас что, голод и магазины позакрывались? — Паша отбирает пакеты, загружая в багажник. — Скажи спасибо маме, теперь зиму точно переживем.
— Это я большую часть тайком назад в холодильник запихнула. — я потираю покрасневшие руки и открываю заднюю дверь.
Паша стремительно перехватывает руку и перетаскивает меня к передней.
— Нееет. — я делаю шаг назад. — Я тут не поеду.
— Поедешь. —
