Майлз. – Выглядит несколько странно, особенно если учесть, что сейчас утро и четверг.
– Не смешите меня, Майлз. Лучше скажите, вы получили дополнительные показания?
Улыбка Майлза превратилась в ухмылку. Возвращение убийц на место преступления – вот что сейчас больше всего тревожило его оппонента. Что ж, ему это только на руку.
– Да. Получил их в пятницу вечером по факсу. Подписаны полицейским, ведущим расследование, вездесущим сержантом Хернсом. Ну и самим мальчиком, разумеется. Вашим главным свидетелем.
– Да. Он мой главный свидетель.
– Только свидетельства его ничем не подтверждены.
– Да будет вам, Майлз. Пускай у жюри сформируется свое мнение на этот счет.
– Да, конечно. Одна надежда на присяжных.
Спарлинг вновь изобразил некое подобие улыбки. Вообще сегодня он старался выказывать максимальную толерантность.
– Да, именно, – кивнул он. – Но я спрашивал вас вовсе не о присяжных.
– Нет, – согласился с ним Майлз. – Вы хотели поговорить об этих показаниях, не так ли? Хотя, убей бог, не пойму, зачем это вам. Я их получил. Вы – тоже. Вы сами вызвали этих свидетелей. Так что тут еще обсуждать?
– Последнее, чего мне хочется, так это вызывать мальчика. Хернс говорил, ему нужно время отойти от того, что произошло в среду.
– Если вообще произошло.
– Ладно, Майлз. Вы же понимаете, я тоже прочитал полицейский отчет.
– И никаких следов вторжения. Никто не видел, как к дому подъезжала машина. Никто не видел, как эта самая машина отъезжала.
– Но ведь произошло все вечером. Место там пустынное.
Голос Спарлинга звучал равнодушно, но это лишь раззадорило Майлза.
– Для суда у вас нет никаких доказательств. Признайте это, Джон.
– Признаю. Но сторона обвинения будет настаивать на том, что показания Томаса Робинсона правдивы, и оснований думать иначе просто нет.
– Может, и нет. Но готов побиться об заклад, вы могли бы обойтись и без этих последних его откровений. Лонни и Роузи. Интересно, с чего это вдруг он их выдумал. Должно быть, насмотрелся телевизора.
– Ничего он не выдумывал. Они действительно приезжали.
– Как же, как же. Очень убедительно.
Майлз допил кофе и нацепил на голову парик. На этот раз он получил от досудебной пикировки с Джоном Спарлингом еще больше удовольствия, чем обычно. Этот упрямый старый козел, обвинитель, скорее умрет, чем признается, что не слишком доволен делом, а он, Майлз, был готов побиться об заклад нешуточной суммой, что эти новые показания, поступившие в самом конце прошлой недели, изрядно подпортили настроение Спарлингу. Вообще исход всего дела и без того уже очень сильно зависел от не подтвержденных никакими доказательствами утверждений молодого Томаса. И последние события еще больше усложняли дело, а потому Майлз довольно похлопывал себя по животу.
Нет, разумеется, сторона обвинения скорее выигрывала от этих новых показаний. В субботу утром он виделся с леди Гретой и получил от нее уверения, что она не знает никого по имени Лонни или Роузи. И что ни единой душе на свете не рассказывала о существовании в доме «Четырех ветров» тайника.
– Пойду поищу свою клиентку, – сказал Майлз и поднялся. – Буду действовать в соответствии с ее указаниями, однако не думаю, что мы с ней будем возражать, если вы вызовете мальчика последним. Вообще-то не мешало бы убедиться, что он явится в суд. Одно дело давать показания полиции, и совсем другое – свидетельствовать перед жюри присяжных.
И не успел Джон Спарлинг придумать подходящий ответ, как Майлз, резко развернувшись и обдав его легким ветерком от взвихрившихся мантии и парика, вышел из комнаты.
Питер и Грета ждали в коридоре у двери в зал под номером 9. Рядом с ними томился адвокат Питера Патрик Салливан, красивый ирландец, немного похожий на актера Лайама Нисона. Патрик и Питер заканчивали один и тот же университет, и вполне естественно, что первый стал адвокатом второго, как только возникла в том нужда. Работы у Патрика становилось все больше по мере продвижения Питера по службе, и вот теперь дело Греты требовало от него полной отдачи.
Патрик не был адвокатом по уголовным делам, тем не менее он оказал Питеру и Грете огромную поддержку сразу же после того, как Грету подвергли первому аресту. При этом он производил впечатление человека, который целиком и полностью на их стороне и верит им безоговорочно, а именно в этом Питер отчаянно нуждался в те, самые трудные дни.
Грета, что само по себе нисколько не удивительно, целиком и полностью замкнулась в себе, когда полиция начала расследовать обвинения, выдвинутые против нее Томасом, и Патрику удалось вернуть ей хотя бы частично самообладание и уверенность. Позже, когда Грету отпустили под залог, Питер попросил Патрика найти самого лучшего барристера по уголовным делам. Старый друг преуспел и в этом, супруги остались чрезвычайно довольны его выбором. Все, с кем только ни говорил Питер, сходились во мнении, что равных Майлзу Ламберту в этом деле просто нет.
– Я напомнил Питеру, что он не может присутствовать на слушаниях, – сказал Патрик.
– Все правильно, – кивнул Майлз. – До тех пор, пока сам не выступит со свидетельскими показаниями. Но Патрик сказал, что он все время будет там, так что Грета в одиночестве не останется. Беспокоиться не о чем.
И он ободряюще улыбнулся. Они уже несколько раз проходили эту процедуру, но Майлз считал, что подобные напоминания лишними никогда не бывают. Прежде ему доводилось работать со свидетелями, которым запрещали давать показания на основании того, что они во время слушаний находились в зале суда.
– Как самочувствие, Грета? – заботливо осведомился он. Подвергнуться суду по обвинению в убийстве – нешуточное испытание для любого человека, и Майлз по опыту знал, что самое томительное и ужасное здесь – это ожидание.
– Да ничего, в целом неплохо, – ответила она. – Хотя, конечно, нелегко… Как только вышли из машины, почувствовала себя зверушкой в зоопарке. – Тут голос Греты слегка дрогнул, и Питер сжал ее руку в своей. Ему запрещено находиться рядом с женой во время заседания, сама мысль об этом казалась невыносимой.
– Понимаю, – протянул Майлз. – И сочувствую. Но постарайтесь теперь запомнить самое главное. Вам вовсе не обязательно говорить что-либо во время процесса, можете спокойно отмалчиваться хоть до середины следующей недели. Это самое раннее. А вероятней всего – до конца следующей недели. Сторона обвинения должна рассмотреть и выслушать много свидетельств, последним они вызывают Томаса. Мотивируют тем, что ему нужно время, чтобы прийти в себя после случившегося в среду.
– Да ничего там не случилось, – вмешался Питер. – Все те же его выдумки, как и прежде. Просто не может остановиться. Поставил себе целью разрушить наши жизни. А заодно – и свою.
– Ладно, Питер, не сейчас, – устало отмахнулась Грета. Тот факт, что Питер так разгневан на сына, служил ей некоторым утешением, но не хотелось, чтоб муж терял контроль над собой в столь ответственный момент.
– А это что, проблема? – спросила она Майлза. – Ну, что Томас выступает последним?
– Да нет, не думаю, – ответил тот. – Даже скорее напротив. Жюри присяжных убедится, как мало стоят все обвинения без этого последнего свидетеля.
– Да, да, понимаю.
Грета улыбнулась, но улыбка лишь подчеркивала напряженное выражение лица. «Выглядит она просто великолепно, – подумал Майлз. – И наверняка растрогает присяжных, пусть даже заранее настроенных против нее, когда поднесет маленький кружевной платочек, что наверняка хранится в сумочке, к глазам».
– Выходил пристав, – заметил Патрик, приблизившись к ним. – Нас приглашают в зал.
– Встретимся за ленчем, Грета, – сказал Питер, – я люблю тебя.
– Я тоже тебя люблю, – ответила Грета и направилась следом за адвокатами к распахнутым в зал
