Кроме того, очень настораживал тот факт, что ненавистный многим Петросовет неожиданно свернул всю свою деятельность в Таврическом дворце и спешно перешел на нелегальное положение, обрывая связи и вообще рубя все концы.
Ну, а продолжающаяся, точнее, усиливающаяся в стороне Дворцовой площади перестрелка говорила о том, что ничего еще не кончилось и впереди все то, что в театральных постановках именуют кульминацией.
Петроград.
Площадь перед зданием
Министерства внутренних дел.
6 марта (19 марта) 1917 года.
Ночь
– Итак, генерал Богаевский, о чем же мы будем толковать? Не о погоде, надеюсь?
Глобачев смерил собеседника ироничным взглядом. Тот, впрочем, наградил его не менее красноречивым осмотром.
– Отнюдь, генерал Глобачев, хотя погоды нынче стоят определенно чудные. Но пригласил я вас на площадь вовсе не для обсуждения красот природы. Вы, конечно же, знаете, что власть в России переменилась…
Министр внутренних дел удивленно вскинул брови.
– Вот как? Чудны дела твои, Господи, а я и не знал!
– Вы напрасно иронизируете, Константин Иванович. Право, напрасно! Зимний дворец в наших руках, ключевые пункты столицы тоже, так что можно смело говорить о том, что власть узурпатора окончена. Посему я предлагаю вам подчиниться повелению нашего нового государя Алексея Николаевича и без боя передать нам под охрану здание Министерства внутренних дел.
Глобачев указал в сторону центра города.
– Ну, судя по канонаде, Африкан Петрович, ничего еще не определено. Впрочем, я не прав, ибо определено уже все. Вы проиграли, генерал Богаевский!
– Вот как? На чем же основана ваша уверенность, дорогой мой генерал Глобачев?
– На том, дорогой мой Африкан Петрович, что государь наш, Михаил Александрович, жив и здоров, а потому нет никаких оснований считать его правление оконченным.
– Вы блефуете!
– Отнюдь! Четверть часа назад я лично имел честь общаться по телефону с его императорским величеством и нашел его в добром здравии. Он во главе державы и столичного гарнизона, посему считать его низложенным я бы на вашем месте поостерегся. Более того, я предлагаю вам дать команду вашим людям прекратить бессмысленное сопротивление и сложить оружие. Мои слова подкреплены десятком пулеметных стволов, которые контролируют все подходы к этому зданию. И если уж вы вызвали меня на переговоры на площадь, то давайте действительно избежим ненужного кровопролития.
Генерал Богаевский зло дернул щекой.
– Вы пожалеете об этом. Мы еще поглядим, чья возьмет!
– И вам хорошей ночи, любезный Африкан Петрович! Вы слишком тепло одеты, тут скоро будет очень жарко!
Глобачев развернулся и пошел к входу в здание своего министерства.
Петроград. Зимний дворец.
6 марта (19 марта) 1917 года.
Ночь
– Вы уверены, полковник?
– Так точно, ваше превосходительство. – Слащев устало смотрел на генерала. – Мы осмотрели все наличные помещения дворца от подвалов до чердака. Михаила нигде нет. Как ни тяжело это допускать, но, очевидно, ему все же удалось покинуть дворец.
Крымов смерил полковника взбешенным взглядом и зашипел:
– Да вы понимаете, что говорите? Как узурпатор мог покинуть дворец? Мы же получили сигнал прямо из дворца в то время, когда Михаил находился в Императорской библиотеке на совещании, которое, естественно, сам же и проводил! Не прошло и четверти часа с момента сигнала, как дворец был оцеплен со всех сторон!
– Однако же, – возразил Слащев, – мы не можем также найти и Кутепова, который был на том же совещании с государем.
– С государем? – переспросил генерал, сверкнув глазами.
– С узурпатором, – спешно поправился тот. – Правда, найден один из нижних чинов со свернутой шеей, и на нем не было шинели. И было обнаружено открытое окно, из которого явно кто-то выпрыгнул на улицу. Исходя из собранных показаний и найденной генеральской шинели, смею предположить, что таким вот образом здание дворца покинул именно генерал Кутепов.
– Полковник Кутепов, Слащев! Полковник! – Крымов хлопнул ладонью по столу. – Мы не признаем никаких производств, которые были сделаны узурпатором! Не забывайте об этом!
Яков Александрович с трудом подавил раздражение и кивнул, добавив:
– Это пока все, что нам удалось узнать, ваше превосходительство.
Генерал Крымов заходил по комнате, глядя в пол, каждый раз резко разворачиваясь и стремительно шагая обратно. Наконец он поднял на полковника яростный взгляд.
– Полковник Слащев! Вы забываетесь! Я вижу в вас моральную неустойчивость и колебания! На каком основании вы ограничились лишь поверхностным осмотром помещений? Почему не были поголовно досмотрены раненые? В здании больше тысячи забинтованных с ног до головы, которых и мать родная не опознает, а вы тут заявляете, что Михаила не можете найти! Быть может, плохо ищете, полковник? Нет, вы именно плохо ищете! Я же приказывал вам, если потребуется, размотать бинты каждого и убедиться, что Михаила здесь нет! Я требую от вас полного выполнения моих приказов!
Слащев оправил мундир и твердо сказал:
– Прошу простить, ваше превосходительство, но я не буду выполнять этот приказ.
Крымов ошарашенно посмотрел на него и взорвался:
– Что?! Что вы сказали, Слащев?!
– Я не стану этого делать. Я боевой офицер, а не тюремный надсмотрщик. Я не буду унижать раненых героев войны подобными обысками и не стану отдавать подобные приказы своим подчиненным.
Генерал просто задохнулся от ярости и потянулся к кобуре.
– Да я вас…
Но ничего сказать он не успел – в комнату буквально влетел адъютант Крымова и с порога сообщил:
– Прошу простить, ваше превосходительство! Сообщение особой важности! Нашелся Михаил!
Генерал резко опустил руку от кобуры и, уже ликуя, спросил:
– Где он?
Адъютант мгновение помялся, но затем все же сказал:
– Он в казармах Преображенского запасного полка, ваше превосходительство. В настоящий момент полк с… – офицер запнулся, чуть не произнеся столь ненавидимый начальником титул Михаила, и спешно поправился: – С узурпатором во главе выдвигаются в сторону Зимнего дворца…
Петроград. Главный Штаб.
6 марта (19 марта) 1917 года.
Ближе к утру
Прочитав депешу, генерал Дмитрий Иванович Ходнев снял папаху и с чувством перекрестился. Отвечая на пытливые взгляды окружающих, он слегка дрогнувшим голосом произнес:
– Государь жив, господа. Государь идет нам на помощь.
Сафонов последовал примеру генерала и тоже перекрестился, а затем крикнул:
– Ура, братцы!
Громогласное ура полетело из окон Главного Штаба во все стороны, отражаясь от стен, увеличиваясь, множась эхом, вселяя веру и азарт в одних и рождая тревогу и неуверенность в душах других.
Во всяком случае, генерального штурма так и не последовало. А спустя еще пять минут грохот боя зазвучал уже со стороны Министерства иностранных дел. Стрельба разгорелась и приняла ожесточенный характер, о ходе которого Ходневу было судить весьма затруднительно.
Но вот в отдалении на Невском стали видны перебегающие через проспект группы вооруженных людей. Некоторые из них останавливались и стреляли назад, куда-то вдоль набережной реки Мойки.
– Похоже, что
