Немного поколебавшись, фигура тихо прошла в сторону заброшенного колодца. Я ждала, что сейчас она споткнется о крышку и упадет, но этого не произошло. Существо в мамином обличье прошло прямо поверх колодца, не оступившись, постояло секунду на крышке, будто раздумывая, и пошло дальше вдоль кустов прямо к задней калитке, выходящей в лес.
Если мама сейчас уйдет в лес, ночью, в темноте, в этом смешном сарафане, ее искусают комары, клещи, она поранится, пропадет!
Мне очень хотелось позвать ее, остановить. И в то же время было очень страшно, что она услышит меня, откликнется, повернет обратно.
Вот она приблизилась к калитке. Я думала, она не сможет откинуть заедающий крючок, но потом вспомнила, что мы же сами оставили калитку незапертой. Как нарочно!
Она толкнула неожиданно громко скрипнувшую калитку и уверенно двинулась по тропинке в лес. С верхушки яблони я еще несколько минут могла видеть светлый сарафан, мелькающий среди деревьев и кустов, пока тьма окончательно не поглотила его.
– Мама! Мама! – не выдержав, что есть мочи закричала я и наконец громко заплакала и не могла остановиться.
Ветер зашелестел листьями деревьев, где-то очень далеко вскрикнула сова. Никто не откликнулся. Даже собаки не залаяли. Как могут не залаять деревенские собаки? Вернее, одна деревенская собака. Все время я забываю.
Время тянулось невыносимо медленно.
Мама не вернулась.
Глава 9
Я просидела на дереве всю ночь. Иногда дремала, но от любого шороха, любого жужжания мелкой мошки тут же приходила в себя, и всякий раз меня будто окатывало ледяной водой, и несколько секунд я не могла сделать вдох, словно парализованная ужасом.
Едва рассвело, я с опаской спустилась вниз и, оглядываясь на каждом шагу, прокралась к калитке. Она была распахнута настежь, трава уже покрылась росой и выглядела совершенно нетронутой. Невозможно было определить, куда пошел и ходил ли здесь кто-то вообще. С усилием потянув калитку на себя, я захлопнула ее и, не обращая внимания на боль, кулаком била по ржавому крючку, пока не удалось его опустить в пазуху.
Потом что есть духу побежала к дому.
Входная дверь тоже была распахнута, но тут меня озарило, я сбегала в сарайчик и вернулась оттуда с ломом наперевес. Было тяжело, но зато теперь у меня было оружие, и я могла защитить себя, по крайней мере от кого-то материального.
Комнаты были пусты. Все вещи на своих местах. Я поискала мамин мобильник, но нашла только подключенную к розетке зарядку. Наверное, телефон так и остался в кармане маминого крестьянского сарафана.
Первым делом я проверила, закрыты ли окна. Только в маминой спальне сквозняк по-прежнему шевелил тюль. Надежно заперев окно, я подошла к родительской кровати. Подушка еще хранила очертания маминой головы, простыни были смяты. Глаза снова заволокли слезы. Я ничком бухнулась на кровать, чтобы хоть как-то, хоть с запахом, вернуть частичку мамы. И тут же подскочила как ужаленная. На меня явственно пахнуло плесенью и тиной, а не маминым кремом или кондиционером для белья. Как в погреб сунулась.
Я хотела немедленно бежать обратно на яблоню, но в животе вдруг громко заурчало, и стало как-то невыносимо голодно. Быстро открыв холодильник и прислонив лом к дверце, я принялась кусать и запихивать в рот колбасу и сыр, наспех запила холодным вчерашним чаем и помчалась (хотя и не так быстро, потому что лом мешал) в «Филиал Apple». При мысли о том, что это название придумала мама, у меня снова покатились слезы.
Когда я бежала к интернет-яблоне, на меня опять пахнуло заплесневелой водой. Я резко обернулась в сторону запаха, готовая бежать прочь, и ничего не увидела. Но там был колодец. Неужели крышку сдвинули? Это невозможно! Даже папе пришлось прилагать усилия, чтобы чуть-чуть приоткрыть колодец.
Приподняв лом, я крадучись подошла к заброшенному колодцу. Крышка лежала на своем месте. Ничто не указывало на то, что кто-то ходил здесь ночью. Трава, которую приминал папа, уже давным-давно расправилась, и колодец снова был надежно скрыт от непосвященного глаза.
Все же я подошла еще ближе и осторожно ногой постучала по деревянному кругу. Удивительно, что такая трухлявая с виду крышка на деле была очень-очень прочной, будто не из дерева сделана, а из железа. И точно такая же холодная была: стоявшая уже столько дней жара никак не нагрела дерево, и даже сквозь подошву резинового тапочка я чувствовала ледяное прикосновение, будто в холодильник ногу сунула. Я постучала по крышке ломом. Раздался глухой звук, и больше ничего. Непонятно только, откуда шла вонь. Чтобы выяснить это, нужно было бы опуститься перед колодцем на колени и нагнуться к самой крышке лицом. Наверное, мама так и делала. Поэтому я не стала повторять за ней.
Затаскивать лом на дерево оказалось ужасно неудобно, но я все равно побоялась расставаться с ним. Приладив лом между веток, я поймала Сеть и набрала мамин номер. Пара гудков – и обрыв связи, тишина. Я попробовала еще раз, но теперь абонент был недоступен.
Папе звонить было еще рано, и я решила еще раз исследовать дом.
Сначала я наделала себе бутербродов и разогрела чай. Жевала, не чувствуя вкуса, просматривала фотографии на телефоне, где были папа и мама, смотрела на мамин стул и опять плакала. Я чувствовала себя очень одиноко и хотела, чтобы вернулась мама. И боялась, что она вернется, а это не она… Поэтому все время поглядывала в окно кухни на калитку, ведущую в лес. А фотки, где мама в лесу изображала привидение, пролистывала.
Что-то изменилось в доме. Сначала я думала, что стало просто слишком тихо, но потом посмотрела на стул, на котором вчера сидела странная мама, и вдруг поняла. Запах! Больше не пахло ни плесенью, ни болотом.
На кухне заработал холодильник. Его привычный гул был таким успокаивающим в своей обыденности.
В окна лилось солнце, и это меня немного приободрило. Поколебавшись, я оставила лом дома, а сама сбегала в сарайчик за стремянкой. Папа уже брал ее, когда устраивал мне домик на яблоне.
Сарайчик – старый, из источенных временем и непогодой досок, весь в щелях, – не выглядел пугающим. Наверное, из-за своих маленьких размеров: в него едва помещались кое-какие инструменты, пара ящиков, тачка и собственно стремянка. В этой сараюшке даже спрятаться было негде. И спрятать что-то крупное тоже.
Я очень надеялась найти что-нибудь полезное на чердаке. Какую-то подсказку, может быть. Мысль об этом позволяла отвлечься от других, кошмарных воспоминаний.
Лезть наверх было страшно. Во-первых, высоко, а стремянка как-то подозрительно шаталась. Во-вторых, я не могла отогнать назойливую мысль, что если вдруг какой-то недоброжелатель (я боялась думать,
