Находись мы ближе – различили бы мириады картин, служившие облицовкой якобы христианскому «собору».
– На растопку тоже хорошо, – задумчиво ответил падре.
– Чудо – на растопку?
– Полюбуйтесь… хоть на это.
Перед моим носом возникла картинка. Поморщился. Да уж. Двое голых мужиков на кровати и скелет.
– «Хосе благодарит Святую Смерть за то, что у него воскрес и встал», – зачитал отец Диего. – Еще несвятых ангелочков? Нет? Тогда огоньку не найдется?
Я молча подал зажигалку, покивал. Усмехнулся.
– Вы видите что-то смешное? – прервал возню с костерком в пепельнице священнослужитель.
– Поражаюсь вам. Возмущаться следовало мне. Коммунистам положено терпеть всякую пакость. В порядке свободы, равенства и брятства. Вы же мало того что сотрудничаете с нами…
– Это временно. Не заблуждайтесь. Когда мы свергнем тиранов здесь, придет ваше время. Что до терпимости… Я еще и священник.
– Тем более удивительно.
– Каковы эти… новые приоритеты?
– Вам понравится. Пора встряхнуть это болото. Санта Муэрте.
– Мы в деле. Но деньгами не отделаетесь.
– Оружие, транспорт?
– Помощь. Двоих наших надо вытащить из тюрьмы.
– Сделаем. Шеф тайной полиции мне должен. Карточный долг – долг чести. Шеф любит делать вид, что она у него есть.
– Это не все. Нужна информация. Ходят слухи, новый посол – большая шишка. Возможно, будущий царь.
…Вот он, момент истины. Было грустно. Было очень грустно.
Не думал, что это произойдет так буднично. Обыкновенно. Даже не своими руками. В порядке обычной беседы. Я ведь после того разговора со Шталем долго думал, не начать ли носить табельное. Наградное казалось мне… неподходящим.
Остался с игольником. Смена оружия выглядела бы подозрительной.
4. «Не знаю, как насчет святых»
– Бредятина это, а не «разумное решение», – убеждал меня Шталь, выделяя последние слова мерзко сюсюкающим тоном. – Стране не нужно святых на троне. История это показала. Они дурно кончают.
Мы вышли из «Шабли» и стояли в небольшом парке у покрытого тонким ледком пруда. Было холодно и безлюдно. То, что надо для преступников-любителей.
– Злодеи лучше?
– Эффективней. Но при них дурно кончают подданные. Да и разрушений многовато. Мне это не по нутру, но в продуктивности подлецам не откажешь.
– Не ожидал услышать это от вас. Кажется, вы всегда выступали за христианское милосердие. Готовность примиряться и прощать, – усмехнулся я грустно.
– Мы живем в мерзком мире, где людям свойственно платить за добро злом, – вздохнул Шталь. – Адекватный правитель, злодей или нет, действует с учетом этого факта. Святой – никогда. Такой человек на троне опасен. Мы обязаны действовать.
– Цель средств не оправдывает. Не моя присказка, ваша.
– Не будет средств. Будь государыня, как вы выражаетесь, «злодейкой», тираном, – она бы смогла уравновесить так называемую «святость» Кирилла Прокофьевича. Теми самыми «средствами». Знаете, что такое святость в современном понимании? Я не говорю сейчас о временах крещения Руси или богословском термине, отметьте.
– Просветите.
– Святой поступается собой. Всегда. Ради других. Ради веры. Ради добра. Дает – и никогда не берет. Но самоотречение государя – есть самоотречение страны. Вы, любезный, предпочитаете наблюдать, как страну приносят в жертву прекрасным и совершенно нежизнеспособным идеям? Их плоды уничтожит первый же дорвавшийся подлец.
Задумался.
Вспомнился курс истории. Ярослав Мудрый, не жаловавший резни и оттого разделивший землю между детьми. Создатель первой внятной системы наследования на Руси.
Удельную раздробленность и кровавую баню, которой та обернулась, стоило возникнуть на горизонте внешнему врагу.
Он был святым, уж в этом-то сомнений не возникало. Где-то над головой закричала птица.
Но все же…
– Я не вижу достаточных оснований для… «преступления», – ответил я неуверенно.
– Вам не хватает того, что государыня уже решилась на компромисс? – Шталь выплюнул это слово, будто грязнейшее из ругательств. – Нет уж, полноте, голубчик. Правитель не должен идти на компромисс с частью населения. Снизойти – может, но не поддаться. Не поймут. Примут за слабость. Надавят – и готова смута.
– Но государыню любят…
– Да. И соглашательство сойдет ей с рук. Раз, два, может, даже пять. Она это знает и умело использует. Но они хотят возвести на трон человека, который так устроен, что будет искать компромисса повсюду. Всегда. Это – главная опасность, поймите, а не моя доморощенная философия.
– Паранойя? – предположил я безнадежно.
– Всенепременно она. Но ответьте себе – не мне! – на вопрос: можем ли мы позволить себе не быть параноиками? Допустим такой риск или нет?
Ветер бросил горсть снежинок в лицо. В душе горел пожар. Тревога, долг, стыд и мелкая, подлая ревность, на которую я не имел никакого права, ведь улыбки и смех ни к чему не обязывают, мешались в гремучий ерш.
Такой пьют на верфях Астероидного пояса – немножко технического спирта, немножко бражки из пищевого концентрата и острый соус – отбить вкус и вышибить дух.
Владимир Конрадович заметил, как изменилось мое лицо. Резюмировал:
– Нет уж, Короне не нужен святой, – слово «Корона» Шталь подчеркнул особо, давая понять – имеет в виду конкретную особу. – Наша государыня – хорошая девочка. Умная, верующая, живая. Не мученица, которая мечтает пожертвовать собой, угождая всем.
– Она в курсе? – меня хватило только на этот вопрос.
Я не знал, какой ответ будет тяжелее принять.
– В курсе чего? – удивился Шталь. – Мы ведем беседу о природе власти, и только. Вот вам гипотетическая возможность: по закону Первого Государя будущий правитель, соправитель в нашем гипотетическом случае, должен показать себя в деле, разрешая настоящие кризисы. Медики, конечно, составят исключительно положительный отчет. Бояре от казны, науки и образования – скорей всего, мальчишка умен. Силовики – тут буду вынужден настоять на своих правах. Общий рапорт пойдет Церкви, которая озвучит свое мнение. Если претендент доживет до общего рапорта.
– Или если он не завалит испытание, – кивнул задумчиво.
– Я бы не рассчитывал, – вздохнул Шталь. – Кстати, Авениде явно нужен новый посол, не находишь?
– Понял, – вздохнул. – Не юлите. Так она знает? О сугубо гипотетической беседе?
– Нет, конечно, – пожал плечами Владимир Конрадович. – Сами подумайте, драгоценный, – как бы она смогла после этого смотреться в зеркало? А если бы смогла – мы обсуждали бы сейчас иную персону, вы меня понимаете?
– Это измена…
– За это не наградят, да. В лучшем случае с нас сорвут погоны и отправят в отставку без прав и привилегий, преступная халатность в данном случае приравнивается к оскорблению величества. В худшем и более вероятном – нас расстреляют. Вы все еще согласны? Мне известно, вы будете молчать… не потому что покрываете старого зануду, а потому что найдете в себе силы выбрать правильное.
– Она его любит? – вопрос вырвался помимо воли.
Владимир Конрадович смерил меня удивленным взором, будто в первый раз увидел, – подобным образом смотрят на больного, демонстрирующего тревожные симптомы.
– Даже так? – голос его дрогнул. – Простите и забудьте.
