Комиссия аплодировала. Только фон Руэ отчего-то хмурился. После боя он коротко бросил:
– Так на шпагах не дерутся. Это удар для меча или сабли. Скорее для двух сабель. Понятия не имею, как вам удалось удержать равновесие на ударе… Далеко пойдете. Впрочем, вы и сами знаете.
Отчего-то стало холодно. Но чувство быстро прошло.
…Анне понравились обер-лейтенантские погоны, как и орлы Дальней Разведки в петлицах. Мне понравилось воссоединение – и будет о том.
2. «На погибель бесам зловредным»
Если вы полагаете, что на этом полоса отменных глупостей в моей жизни завершилась, вы плохо знаете либо меня, либо жизнь. Эта дама обожает подставить ножку в самый неподходящий момент.
Судите сами: вот я, в свеженьком, с иголочки, мундире, выгружаюсь из капсулы аэротакси на задворках военного космодрома на окраине Мирного.
В глазах – умеренная готовность умереть за Веру, Царя и Отечество, в развороте плеч – лихой кретинизм, в кармане комм, а на нем – письмо с назначением на «Заступницу».
Класс судна не уточнялся. Фрегат или корвет, наверное.
Постоял в метели, прижимая норовившую отправиться в свободный полет фуражку к башке. Заметил фигуру у входа в безликий терминал. Поспешил туда и не ошибся.
Мой новый командир, капитан второго ранга Васильев, оказался смешливым бородатым малым с замашками провинциального шулера. Встречу нового подчиненного он взял на себя, объяснив данный казус традицией.
Сославшись на нее же, подхватил под локоть и утащил на второй этаж, в кафетерий, проводить душеспасительную беседу под чай с плюшками.
– Какой я тебе, милый мой, Агафон Геннадьевич? – махнул он рукой. – Дядя Вася, Дядя Вася. Все меня так зовут. Традиция. Динамично развивающийся коллектив. Ровесники с тобой, опять же?
Я ошалело уставился на капитана. Меньше всего он напоминал свежего выпускника. Изжеванное декомпрессией лицо, легкая седина в волосах… Нет, не салага.
– Младенцы мы! – со вкусом сообщил он, заметив мой взгляд. – И пятидесяти нет. Вся жизнь впереди. То к бутылке, то к сиське тянемся. Скажешь, нет? Груд-ны-е! – со вкусом заключил он. – Давай-ка к делу. Навигатор? Так на красавицу нашу взгляни. Вот, под окошком скучает. На час, двести метров.
Перейти к делу я был не прочь. Вгляделся, разобрал сквозь метель очертания… Захотелось почесать в затылке.
Удержался.
Проверочка, видать.
– Славная, – говорю, – лайба. Небось этакое колесо и до Пояса дотянет?
– Отчего бы, – отвечает отец-командир, – не дотянуть? Пожалуй, и до Плутона долетит, как мыслишь?
– Почему бы, – отмечаю, – купеческой ладье не долететь до Плутона, ежели на то будет желание благородных донов?
И тут будто чертик какой под сердце вилами кольнул. Чувствую, не так что-то. Лайба… Тьфу, ладья – как ладья, сто лет в обед, а кое-что не так. Во-первых, что ей делать на военном космодроме? Не меня же разыгрывать поставили?
Во-вторых, очертания. Углы наклона обшивки не те. Тут, под дюзами, и рядом с огневыми постами… Может, конечно, на живую душу латали, абы как, но вряд ли… А ведь интересно выходит!
Кольнул чертик сердце еще разок для верности, да к уху перебрался, левому. Шепчет, а я повторяю:
– Отчего бы, – заключаю, – и подалее не дотянуть, коли пятерка сверхсветовая стоит, субсветовые – эмки прошлогодние, а рухлядь снаружи для виду вывешена. Толково, правда, да просчитались. Контуры охлаждения выдают. Экипаж, небось, раза в три штатного поболе?
Чайку хлебнул, правильного, с чабрецом, и со значением на Агафона Геннадьевича смотрю. Тот хохочет.
Амба, выходит, отлетался. Наплел сорок бочек арестантов, и все мимо. А кап-два досмеялся и говорит:
– Штатный экипажик-то, десятеро, – и улыбается. – Иначе подозрительней холодильников выйдет. Ладно, давай лапу, дорогой, поручкаемся. Я уж испугался, не байстрюка ли ко мне сослали. Где это видано – свежак в дело пускать? А ты вон оно как! Лучше сканеров таможенных смотришь.
Я в окошко гляжу: нет, не видать ничего больше. В смысле: метель вижу, и поле, и корабль, а неправильностей – не вижу. Откуда взял?
Известно откуда. Нерадостно стало, ох, нерадостно.
– Агаф… Дядь Вась, а скажи: зачем такая маскировка? Всю жизнь думал, что Дальняя новые планеты изучает. Еще – понятно, силовые операции на нас, флотская разведка. Диверсии, экстракции, все такое…
Хмыкнул «Дядя Вася» в бороду. Крикнул тетке за стойкой:
– Клавочка, душа моя, по сто граммулек сообрази, будь ласка! – и мне говорит: – Наивный ты, Сережа, все-таки, уж прости.
Киваю, наивней не бывает, мол. А он продолжает:
– По Уставу оно так, а в жизни все сложней получается. Бесы, Имперская Безопасность которые, ленивые они, как черти, и ручки марать боятся. Что поделаешь, дорогой мой, интеллигенция! А мы в ДыРе ребята простые, сапоги. Вот и приходится за всех отдуваться. Прикрыть бы их, дармоедов…
Тут и рюмочки подоспели. Вовремя. На погибель бесам зловредным хлопнули, селедкой закусили. Еще чайку попили, потом Дядя Вася графинчик заказал. Сам я больше на закуску налегал, да что говорилось, на ус мотал.
В общем, часа два просидели. Стемнело давно. Дядя Вася ступеньки в темноте не различил, спланировать попытался – ну да я не сплоховал, подхватил.
– Хорошо! – вдохнул морозный воздух кап-два. – Ты, кстати, по гражданской спецухе кто?
– По гражданской? – удивился я.
– На купцах дармоедов не держат. Каждый и в космосе, и на торгу дело имеет. Нешто не сказали? Ладно, ребята в полете поднатаскают. На Марс пойдем, в Святосилуанск.
Отошли от выхода. Оглянулся – темно, ни огонька. И как ступеньку заметил? Птицей вниз слетел, будто не раз тут хаживал, да еще поддатым.
3. «Тра-ля-ля, крындец всему, и жизни, и любви»
Что будут бить – понял сразу. Кого – тоже осознал. Не обрадовался, скажу прямо. А что поделаешь? Жизнь моя жестянка, отчего так странноприимные дома любишь? Сначала «Люксембург», теперь тут…
Называется, спустился в бар кофейку перед работой попить. Вон, рожи какие за доброй половиной столиков. Все в планшеты уткнулись, но чем-то задним чувствую – не умеют этакие хари читать. Разве что Зимину под руку попались в свое время, что маловероятно.
И поглядывают – нехорошо-нехорошо… А с улицы уже вон, двое подпирают. Точно брать будут.
Вздохнул, глянул через витрину наружу – на башни белые и купола золотые. Листья на деревьях сочной зеленью налились.
Красиво тут, на Марсе. А уж в Святосилуанске – втройне. Вон, в зените бирюза с малиной в догонялки играют, не смешиваясь. Климатические установки рядом: вот и весь секрет.
Говорят, местная Дума уже лет десять корпит над планом по спасению небесной иллюминации. А то закончится терраформирование – и все, конец.
Впрочем, лет это будет этак через сто, не меньше, так что меня больше заботила сохранность собственной шкуры. Неба на наш век хватит.
Хмыкнул, к стойке пошел. Минутка – а все наша.
…Перелет вышел приятным. Отпуск прямо – даже учитывая, что кап-два действительно натравил на меня «ребят» в лице хмурого
