— Синьорина хочет сказать, что никогда раньше не расстегивала мужские панталоны и… не сталкивалась со всем остальным, что за этим следует?..
Новость была поистине ошарашивающей, потому что его таинственная Виолина, при всей непосредственности и при всем очаровании юности, которыми она буквально дышала, менее всего походила на невинную девицу. Особенно когда так изысканно флиртовала с ним и соблазняла его во время маскарада. Да и сейчас он не чувствовал в ней ни робости, ни, тем более, страха. Какой же удивительный и редкий цветок угодил ему в руки. Точнее, это Фабио угодил… ох, насколько же он угодил. Влип по уши, и что характерно, совершенно не желал выбираться, намереваясь потонуть окончательно, причем с преогромным удовольствием.
Виолина, тем временем, провела пальчиком от пупка к его готовому на все достоинству, чтобы осторожно покружить вокруг него. Очаровательно улыбнувшись, она сказала:
— Нет, синьорина не сталкивалась, но очень интересуется расширением собственных знаний по поводу того, что за этим следует, и даже смею сказать, ее любопытство простирается так далеко, что она желала бы разобраться на практическом опыте.
Тут она все-таки осмелела достаточно, чтобы провести пальцем не вокруг да около, а именно там, где Фабио жаждал ощутить ее более всего. Хотя, конечно, легкое прикосновение пальчика лишь раззадоривало его желания, ничуть не утоляя их. Он шумно прерывисто вздохнул и попросил:
— Еще, пожалуйста… То есть, я был бы рад, если бы синьорина продолжила свои практические изыскания… в том же направлении, — с еще одним неровным вздохом он провел ладонями по ее спине до талии, а потом ниже, с удовольствием сжимая упругую попку. Кажется, ему сейчас полагалось думать об ответственности перед девицей, которая доверила ему столь ценное и важное, и подойти к вопросу серьезно. Однако вместо этого в голове творился невообразимый восторженный фейерверк. Фабио будет у нее первым. Виолина, его восхитительно сладкая таинственная принцесса, выбрала его там, на маскараде, чтобы он был у нее первым, и теперь пришла к нему… с вовсе не девичьей решимостью. Обворожительная, созданная самой природой для того, чтобы мужчины валились к ее ногам один за другим, как подкошенные — она выбрала Фабио.
— С удовольствием, мой синьор, в конце концов, всякому известно, что новое знание нуждается в закреплении.
Она еще раз провела рукой, гораздо смелее, а потом опустила ее ниже, чтобы осторожно потрогать нежнейшие части его тела. Фабио протяжно застонал и впился в губы Виолины самым страстным поцелуем, положив ладонь ей на затылок, решительно притягивая к себе. Он не хотел спешить с самого начала, а теперь — тем более, но как же невыносимо трудно было сдерживаться.
— Виолина… — хрипло выдохнул он, оторвавшись от ее губ, и принялся поглаживать ее по бедру. — Какая ты сладкая, самая сладкая… Самая красивая, — и это была чистая правда: никого прекраснее для него сейчас не было в целом мире и быть не могло.
Она опустилась на подушки, снова смело закинула на него ногу, и теперь их прикосновение, не разделенное одеждой, сделалось совсем уж интимно-бесстыдным. Фабио показалось, что у него сейчас искры полетят из глаз от этого, и он повел рукой меж ее бедер, накрывая горячее и повлажневшее место, скорее ради того, чтобы спастись от чрезмерной близости. Ведь сдерживаться становилось почти невозможно. Виолина, его таинственная принцесса, ахнула, двигаясь навстречу руке, вжимаясь в нее, простонала:
— О да, это прекрасно, я этого ждала, но как прекрасно.
— Девочка моя, — прошептал Фабио ей на ухо, продолжая нежно ласкать ее между ног, и тут же принялся снова целовать грудь. Он хотел, чтобы ей было хорошо, чтобы было еще лучше, чтобы с ним было лучше всего на свете, лучше, чем можно вообразить — она заслуживала только самого лучшего, прекрасная повелительница маскарада. И Фабио не жалел ни ласк, ни поцелуев, и из последних сил не спешил, хотя желал ее сейчас до сладкой томительной боли, так, что все тело горело огнем.
— О Фабио. Фабио. Будьте со мной, — это был полустон-полувскрик, и разве можно было отказать подобной мольбе?
Внутри она оказалась такой же податливой, нежной и страстной, как и снаружи. У Фабио перехватило дыхание от восторга, когда они наконец соединились друг с другом, как оба страстно хотели… так долго. Но теперь это невыносимое ожидание закончилось, и он мог быть со своей Виолиной целиком и полностью, двигаться в ней, мягко и заботливо поддерживая рукой под бедра, постанывая от удовольствия, срывая с ее губ ответные стоны и заглушая их жаркими поцелуями. Было восхитительно хорошо, ему очень давно не было так хорошо, может быть, вовсе никогда.
Она запрокидывала голову, подавалась ему навстречу, судорожно гладила спину, шею и голову, а потом прижала к себе за бедра, не давая шевельнуться, и Фабио ощутил ее сладкий горячий трепет и внутренние содрогания, осознавая, что подарил ей первое в жизни женское наслаждение.
— Виолина-а-а, — простонал он, и ему хватило единственного движения, чтобы следом за ней потонуть в невыносимо восхитительном удовольствии.
Потом они еще какое-то время не шевелились, замерев в объятьях друг друга и сбивчиво дыша, но наконец Фабио упал на подушки рядом с ней, провел рукой по волосам, легко, будто смахивая невидимую паутинку, и мягко обнял. Сейчас она принадлежала ему, была полностью его и ничья больше. И пускай она скрывала лицо за маской, а настоящее имя — за подаренным Фабио прозвищем, все равно. Он чувствовал ее своей Виолиной и млел от тихой щекотной радости в груди.
— Надеюсь, вышло достаточно особенно, — наконец тихо сказал он и поцеловал ее в висок. — Потому что ты особенная… ты невероятная.
— Совершенно особенно. То есть, в самом деле, мы ведь уже целовались, и я знала, что будет хорошо, но все же, вышло еще лучше, — она задумчиво провела пальцем по его груди и неожиданно спросила: — А чем ты еще увлекаешься помимо… маскарадов?
Фабио расплылся в довольной и одновременно умиленной улыбке и погладил ее ладонью по щеке. После того, как они были единым целым, он ощущал каждое движение ее души почти так же ясно, как свое собственное. И чувствовал, что она сказала ему чистую правду, а еще — ее неожиданное смущение. "Моя очаровательная фиалочка, — с нежностью подумал Фабио. — Не побоялась ночью влезть к малознакомому мужчине в окно, а теперь стесняешься разговоров с ним… Моя удивительная, чудесная девочка".
— Помимо маскарадов и прочего традиционного списка ерунды, которой положено заниматься сиятельным дворянам, вроде балов и охот?.. — весело и непринужденно спросил он и притянул Виолину к себе за талию. — Книгами, изучением языков, путешествиями… Удивительно, но второе, при моих сановных обязанностях, отвратительно мешает третьему. Меня ни
