– Товарищ Семеничев… если вы со мной закончили, можно я пойду домой? У меня работы непочатый край, а сегодня еще хотел зайти в спортзал, потренироваться с ребятами. Кстати, откуда вы знаете, что я в тир хожу и в спортзал? Следите?
– Мы все знаем. Работа у нас такая! – сообщил уверенно-гордо, с нажимом.
А похоже, ты все-таки не такой умный, как я думал. Иначе не считал бы меня дураком. А наблюдение они все-таки установили. И хорошее такое – с первого взгляда и не разглядишь, следят за тобой или нет. Впрочем, а я и не делаю ничего предосудительного. Кстати, надо съездить на соревнования с Аносовым – я же ему обещал. Двадцатого марта, в Воронеже – постреляю, почему бы и нет? Куда-нибудь попаду, однако.
– Итак, товарищ… не знаю вашего звания… – я сделал паузу, но он промолчал, – я могу идти домой?
– Вначале прочитайте, как советскому гражданину следует вести себя за границей. Памятка. Потом распишетесь, что прочитали. А я пока вас покину – на время. По столам прошу не лазить, шпионские приспособления никуда не совать и тайные планы, что лежат в сейфе, не фотографировать! Хе-хе-хе…
Шутник, однако. А мое дело убрал в сейф, откуда и достал пресловутую памятку. На столе не оставил. А я хотел туда нос сунуть…
М-да… тому, кто составлял эту дрянную памятку, надо гвоздь в голову забить. Памятка барана для баранов. Ходить в группе, на провокационные вопросы не отвечать, бла-бла-бла… Но положено прочитать, я знаю. И расписаться, что предупрежден. Так что если я сделаю там какой-нибудь выбрык, куда-нибудь скакну не туда – с них и взятки гладки. Это типа инструктажа по технике безопасности – в случае производственной травмы без него инженера по ТБ просто сажают.
Семеничев вышел, прикрыв за собой дверь, а я остался читать этот гимн идиотизму. Почему бы и не прочитать, если требуют? Кстати, насчет «сунуть нос, куда надо» – возможно, что меня даже откуда-нибудь пишут на камеру…
Тьфу! Какие камеры в 1970 году?! Максимум подслушка! Вот она – точно есть. А камеры… это анахронизм.
К начальству пошел докладывать, точно! Ну и пусть… подпишу ему бумагу о сотрудничестве, иначе точно хрен выпустят. Темная я лошадка. Неизвестно откуда взялся, неизвестно кто такой. Такого пускать в капстрану? Да еще в какую! Там злые шпионы – ты их в дверь, они в окно! Хе-хе… Интересно, а в горком на комиссию все-таки потащат? Потащат, наверное…
Семеничев пришел минут через десять – благостный, довольный. Значит, все у него пошло как надо. Ведь точно меня вербануть хотели – с самого начала ясно было. Оно и понятно – восходящая звезда, писатель! Принят за рубежом! Почему бы такого не держать на привязи?
Интересно, почему они Солженицына не смогли взять за выю? Где расписки, которые он давал лагерному начальству? Или не было их? Просто так стучал? Теперь уж и не узнаешь…
Да черт с ним. Что он мне, этот доморощенный мессия?..
Пробыл я у Семеничева еще около часа. Подписал страшный документ о сотрудничестве, в котором мне был присвоен псевдоним Сказочник (хе-хе!), и с обещаниями не препятствовать моему выезду за рубеж был выдворен из кабинета. Этот час меня еще поспрашивали насчет моего понимания международного положения – ну так, для проформы, и, удовлетворившись, наконец-то отстали.
Теперь, если я не облажаюсь с моими действиями против маньяков, дорога в Нью-Йорк мне вроде как открыта. Писем я ни Андропову, ни Шелепину больше не слал – да и не о чем, по большому счету, было писать. Все, что мог, написал. Все, что актуально сейчас. И пусть теперь думают – как им дальше жить.
Теперь – не мое дело. Я как тот камешек, брошенный в пруд, – бульк! И волны пошли. А уж встрепенется сонная рыба или нет – это уже ее мокрое рыбье дело.
Глава 6
На комиссию по выездам за границу я попал в конце марта. Мне позвонили и строгим голосом учительницы сообщили:
– Вы приглашаетесь на собеседование в комиссию по выездам за границу. Вам надлежит прибыть в райком КПСС двадцать второго марта в тринадцать ноль-ноль. Кабинет номер девять. С собой иметь паспорт.
– Какого года? – не выдержал я. Бесы, всё это бесы – дергают меня за язык!
– Что «какого года»? – смешалась девушка.
– Вы сказали, что мне надо прибыть двадцать второго марта. А год не сказали! Так какого года?
– Тысяча девятьсот семьдесят первого! – отрезала девушка и отключилась, видимо, потрясенная глупостью реципиента. А я ухмыльнулся и снова начал постукивать по клавишам машинки. Правда, не сразу – когда меня выбивают из рабочего режима, некоторое время нужно настраиваться.
Вообще-то неприятно, когда вот так безапелляционно тебе сообщают, что ты должен прибыть туда-то в такое-то время. Чувствуешь себя то ли подследственным, то ли… хм… кем еще-то? Потенциальным заключенным, да. У тебя не спрашивают, в какое время ты МОЖЕШЬ прибыть, есть ли у тебя планы на этот день. Просто «вам надлежит!» – и все тут!
Да, это тебе не 2018 год с его записью через сайт госуслуг, когда сам выбрал время посещения, сам решил, когда ты должен осчастливить своим присутствием наследников ОВИРа.
Впрочем, чего я удивляюсь? Следствие и есть. И даже подобие суда. Какой-то человек, который никогда меня раньше не видел, будет задавать вопросы и решать – могу ли я пересечь границу СССР. И если я ему не так отвечу, если я ему не понравлюсь – хрен мне, а не поездка в Штаты. То есть – последует приговор.
М-да. В СССР много чего хорошего, но вот такая практика выезда граждан… это просто унижение какое-то! Сразу вспоминается Северная Корея с ее железным занавесом. Последний островок социализма.
Райком КПСС изнутри чем-то напоминал гнездо гэбэшников – то же стремление к тишине, те же огромные дубовые двери, которые, наверное, могли бы часами выдерживать удары тарана осаждающих. Потолки теряются в вышине, и чувствуешь себя такой малой величиной, такой ничтожной букашкой, что становится непонятно – как вообще сюда пустили такое ничтожество?
Никак не могу привыкнуть к такой вот грандиозности советских присутственных мест. Уж больно они отличаются от суетливых, шумных и деловых «стеклянных» офисов 2018 года.
Вообще-то даже странно – ведь большевики делали революцию для народа. Так почему власть большевиков так и норовит унизить этот самый народ, для которого они старались? Ответ может быть только один: партия выродилась. Вместо ТЕХ большевиков у власти перерожденцы, новые дворяне, ни в грош не ставящие ни народ, ни коммунистическую идею. Что-то вроде попов, не верящих в Бога.
Пропуска никакого не было, меня на проходной записали в амбарную книгу и рассказали, где найти искомый кабинет. У кабинета уже сидели несколько человек, как в очереди к
