Ганси написал: «Диклан сказал, чтобы я велел тебе встать».
Ронан ответил: «Зачем?»
Он смотрел, как утренний свет касается разнообразных черно-серых силуэтов в спальне. Полки с моделями машин, открытый футляр с волынкой, старый поцарапанный стол, на котором стояло чучело кита, металлическое дерево с необыкновенно затейливыми ветвями, куча нестираного белья вокруг груды ярко-красной древесной стружки.
Ганси написал: «Не заставляй меня садиться на самолет, я сейчас прикован к одному из самых огромных каштанов в Орегоне».
Со вздохом Ронан сфотографировал свой локоть, согнув его, чтобы было похоже на задницу, и отправил Ганси. В это время года утра были тусклые, но Ронан не стал включать свет, пока готовил завтрак и искал инструменты. Он мог ориентироваться в доме даже в полной темноте. Его руки помнили форму стен, ноги – скрипучий пол, нос – запах древесного дыма и неизменный лимонный аромат комнат… всё было заучено, как мелодия. Этот дом содержал большую часть его детских воспоминаний. Потому, возможно, другим тут было невесело. Но Ронану Амбары всегда казались уцелевшим членом семьи.
Ронан подумал: если уж он взят в плен обстоятельствами, по крайней мере, есть места и похуже Амбаров.
Блестящие поля окутывал густой неподвижный туман. Длинные лиловые тени лежали за многочисленными хозяйственными постройками, но их солнечные стороны были освещены так ярко, что болели глаза. Ронан брел по пологим склонам, где роса мочила ему ноги, и чувствовал, как настроение поднимается. Забавно, подумал он, каким грустным кажется пустой дом и как приятен пустой ландшафт.
Пока он пробирался через поле, существа, которые бросали вызов реальности, крались сквозь высокую траву у него за спиной – одни вызывали тревогу в большей мере, чем другие. Ронану нравилась его странная коллекция – олени и стрекозы, утренние чудовища и птицы-тени, светлые мыши и маленькие, покрытые мехом драконы. С этической точки зрения, Ронан сомневался, допустимо ли это. Можно ли приснить жизнь из ниоткуда? По будням он отдавался импульсу пополнить свои странные стада. По выходным сидел в церкви, смиренно прося у Бога прощения за гордыню.
Сегодня утром он, впрочем, шел к чужим снам. Красивый отцовский скот был постоянным обитателем Амбаров. Коровы напоминали покрытые росой холмики – серые, черные, золотистые, шоколадные, цвета кости, каштана, гранита. Как все живые сны, они не могли бодрствовать без своего сновидца – поэтому они уснули, когда умер Ниалл. Ронану предстояло смириться с тем, что эта судьба в конце концов постигнет и его творения.
Внезапно Ронана окутало зловонное угольное облако. Мышцы напряглись и заставили его подскочить, прежде чем он понял, что это такое.
– Газолин, – резко сказал он – злее, чем следовало, поскольку Ронан знал, что выглядит глупо. – Лучше не лезь.
Это существо в теории было лучше, чем на практике – огромный, размером с микроавтобус кабан с маленькими разумными глазками и жесткой, как проволока, щетиной. Если он скакал по твердой поверхности, из-под копыт вылетали искры. Если он удивлялся, то исчезал в облаке дыма. Если издавал звуки, они звучали, как птичий крик. А еще у него не было гениталий. У животных это не самый примечательный признак, но раз уж ты заметил их отсутствие, невозможно об этом не думать.
Зловонный дым издал птичью трель и рассеялся.
Ронан разогнал дым ладонью и опустился на колени перед одной из спящих коров – изящной, крапчато-серой, с изогнутым рогом. Он погладил округлое теплое плечо.
– Я заказал билет. Можешь сесть у окна.
Он развернул предмет, который принес из дома – одеяло, как будто сотканное из осенней листвы, большое, как скатерть, – и набросил его на корову. Пришлось встать на цыпочки, чтобы накрыть ее целиком. Потом Ронан нащупал потайную бечевку, которую видел во сне, из которого принес эту штуку. Она была спрятана внизу, так, что напрочь отказывала логика, если слишком сильно об этом задуматься, поэтому он и не задумывался. Ронан просто потянул бечевку, и одеяло собралось; смотреть на это было трудно, потому что его движения не имели никакого логического смысла. На некоторые сонные штуки вообще было лучше не смотреть. Ронан слышал много сказок о волшебниках и ясновидцах, которых магия сводила с ума; и действительно, одни сны казались мозголомнее других. Лиственное одеяло было из их числа.
Ронан трижды слегка подергал бечевку, и, как во сне, одеяло стало подниматься в воздух – вместе с коровой. Теперь у Ронана была корова на веревочке. Корова – воздушный шарик. Рогатый аэростат. В глубине души он подумал, что, возможно, проведет зиму, вновь пытаясь приснить нечто, способное пробудить грезы мертвого сновидца. Дело, которым гораздо приятнее заниматься в сарае с обогревателем. Ему просто было нужно средство для транспортировки коров.
Он обрадовался, что одеяло сработало; Ронан сомневался, что теперь ему повезет сильнее, чем в течение последних нескольких месяцев.
Он вдруг задумался, не знает ли тот, другой сновидец, Брайд, как разбудить чужие сны.
Возможно, игра стоила свеч.
– Керау! – донесся крик сверху.
Ронан запрокинул голову, и убийственно-черная птица кинулась к нему.
Это была Бензопила, одно из самых давних его созданий. Она была вороном, и, как и у Ронана, все самые интересные ее черты крылись от случайного взгляда.
Ронан протянул руку, но она просто каркнула и пронеслась в нескольких сантиметрах от его плеча. Бензопила облетела парящую в воздухе корову.
– Вот поганка.
– Крек, – отозвалась Бензопила.
В ее словаре в основном фигурировали только крайности: то, что ей очень нравилось («керау», то есть Ронан), и то, что она ненавидела («крек-крек», выразительная форма от «крек», слово, которым она обозначала другие сонные существа, точнее одно конкретное и ненавистное сонное существо по имени Опал, второго психопомпа Ронана). «Жрать» тоже было хорошим словом, изначально приноровленным для ворона. И «атом» – в котором почти распознавалось «Адам», если внимательно прислушаться.
– Ага, – сказал Ронан. – Ну, пошли, если ты со мной.
Он потянул корову-шарик к длинному сараю, крепко держа за веревку. Он сомневался, что лиственное одеяло перестанет устремляться вверх, если он отпустит. Ронана вовсе не радовала мысль о корове, летящей в космос.
Когда он подошел к сараю, зазвонил телефон. Ронан, проигнорировав его, слегка свистнул, и дверь послушно отперлась. Он смутился, когда понял, что корова не пролезет в обычный вход; ему пришлось привязать ее к дверной ручке, а самому зайти внутрь и отпереть большую створку.
Мобильник снова загудел. Ронан не обратил на него внимания.
Сарай был загроможден сонными творениями – какие-то машины с клешнями, нечто с шестеренками, сверхъестественная погода, спрятанная под брезентом, биение сердца в стеклянных колбах… то, что не вписывалось ни в какую систему, кроме его собственной. Ронан поспешно расчистил перед дверью место размером с корову.
Телефон снова загудел. Ронан не обратил на него внимания.
Он втянул продолжавшую парить корову внутрь, стараясь не стукнуть ее головой о косяк. И наморщил нос. В сарае стоял какой-то едкий запах.
Телефон гудел, гудел, гудел.
– Блин, – сказал Ронан Бензопиле, которая ловко летала по сараю, не касаясь бардака. Держа веревку одной рукой, он достал телефон.
– Чего тебе, Диклан? У меня,
