Но Диклана она не поправила.
Выставка Мане была под завязку забита публикой, и на выходе Диклан и Джордан на минуту застряли в дверях. Их касались чужие пиджаки, чьи-то сумочки толкали в спину. Джордан и Диклана прижало друг к другу. На мгновение он посмотрел на нее, а она на него – и увидела яркий интерес в его глазах, и поняла, что он увидел то же самое. Потом они выбрались из зала, и к Джордан вновь вернулась самоуверенная манера, а Диклан надел маску скучного официального спокойствия.
Наконец они оказались в зале номер 70, перед «Улицей в Венеции» – картиной, копию которой она рисовала в присутствии стольких людей на Волшебном базаре.
Вокруг них, как хаотические шестеренки, двигались люди. Джордан провела столько времени в этом зале, копируя «Улицу в Венеции», что теперь все картины казались ей старыми друзьями. В конце концов она сказала:
– Когда я впервые пошла посмотреть на Сарджента в музее, я не знала, в каком зале искать. Он родился в Америке – значит, американский зал? Жил в Англии – английский зал? Если человек принадлежит двум мирам, теоретически его должно быть проще найти, но, честное слово, то же самое было при жизни Сарджента. Если принадлежишь более чем одному миру, в конце концов перестанешь принадлежать им всем.
Кто она была? Джордан. Хеннесси. Джордан Хеннесси. Обе и никто.
Перед тем как прийти сюда, она мало что рассчитывала отдать, но он подарил ей тирский пурпур. Казалось справедливым, что она, по крайней мере, в обмен должна предложить ему немного правды.
Диклан не отводил взгляда от картины Сарджента. Он задумчиво произнес:
– Когда Сарджент жил в Венеции, то часто останавливался в палаццо Барбаро… Говорят, очень красивое место. Владельцы приходились ему родней, если не ошибаюсь. Ты это знаешь? Не буду утомлять тебя, если знаешь.
– Продолжай.
– Они устраивали художественные выставки и принимали у себя самых известных американских эмигрантов своего времени. Уортон, Джеймс, Уистлер… голова кругом, когда представишь их всех под одной крышей. Но человек, которому принадлежал дом, – Дэниэл Сарджент Кертис, – не был художником. Просто семьянином. Судьей из Бостона. Несколько десятков лет он вел скучную, непримечательную жизнь, пока в один прекрасный день не дал другому судье по морде. Представь того, другого судью. Ему врезал человек, которого никто не запоминал в лицо.
Диклан смолк, как будто задумался, но Джордан поняла, что он сделал это и ради эффекта, позволяя ей впитать слова, которые он только что произнес, прежде чем преподнести новую порцию. Диклану в свое время явно рассказывали немало историй, и он запомнил, как это делается.
Он продолжал:
– Выйдя из тюрьмы, он перевез всю семью в Венецию, купил палаццо Барбаро и до конца жизни не делал буквально ничего другого – только жил и дышал искусством.
Он перевел взгляд на нее. Он был хорошим рассказчиком. Очевидно, ему нравилось, как играли слова, выпускаемые в воздух.
Джордан почувствовала, что они квиты. Ей хотелось спросить, когда же он даст по морде какому-нибудь судье, но вопрос такого рода предполагал изрядную близость, а она и так уже зашла слишком далеко для несерьезного свидания.
– Искусство и жестокость. Это правда?
– Я не такой наивный, как ты думаешь.
– Я не считаю тебя наивным, – ответила Джордан. – По-моему, ты знаешь, что делаешь. Почему у тебя только ботинки интересные?
– А почему ты рисуешь только то, что уже нарисовали другие?
Туше.
У Джордан загудел телефон. Это была Хеннесси. «Всё готово, Тринити за тобой заедет».
– Я… – сказала она, не зная, как закончить.
Он спокойно принял намек.
– Мне всё равно надо на занятия.
Было невозможно представить Диклана на лекции. И на какой? Наверное, что-нибудь про бизнес. Или что-нибудь столь же скучное. Джордан начала понимать его игру; она сама вела такую же, только наоборот.
Пальцы Диклана нащупали лацкан пиджака. Щипком он восстановил острую складку.
– Хочешь еще раз увидеться?
Они посмотрели друг на друга. Теперь было невозможно не видеть в лице Диклана черты Темной леди: его нос, рот, ее нос, рот, одинаковые синие глаза…
Будучи одной шестой человека – того самого человека, который сейчас грабил этого парня, – Джордан знала, какой ответ должна дать.
Но она ответила так, как если бы ее жизнь принадлежала ей.
– Да.
35
Утро Фарух-Лейн началось с тупиков, а закончилось свежими зацепками.
Сначала всё шло довольно типично. Когда она сообщила Парцифалю, что им надо ехать и искать подсказки, он исчез в ванной и включил воду. Он торчал там так долго, что Фарух-Лейн успела допить кофе и поддаться любопытству. Тихо и смущенно она ввела его имя в поисковик, в надежде выяснить, что случилось с его семьей. Парцифаль сказал, что убил их всех, и Фарух-Лейн попыталась угадать правду. Она, как и другие Модераторы, прошла экспресс-курс по Провидцам. Будущее представало им в виде похожих на сны образов. Там всегда фигурировал Зет либо другой, еще не организованный Провидец. Необученные Провидцы были смертельно опасны, когда на них находило, поэтому приближаться к ним следовало с такой же осторожностью, как и к Зету. И более того: они могли убить тебя чисто случайно, если ты оказывался рядом в момент видения. Новому Провидцу следовало объяснить, что видения не обязательно должны приносить смерть окружающим; их надлежало обращать внутрь себя. Модераторы понимали, что это значит. «Не говорите им, что видения убьют их самих».
Рано или поздно они сами это выясняли.
«Двадцать два человека погибли в Германии, выживший подросток находится под следствием».
В ванной Парцифаль издал легкий вскрик, потом раздался треск.
– Парцифаль, ты в порядке? – спросила Фарух-Лейн, захлопнув ноутбук.
Когда юноша появился, полностью одетый, он, тем не менее, почему-то казался голым и не похожим на себя. В костлявой ладони он бережно держал разбитые очки.
– Все нормально? – спросила Фарух-Лейн.
– У меня почти закончилась зубная паста, – ответил он.
Неподвижно сидя в оптическом отделе торгового центра и глядя в никуда, Парцифаль спросил:
– Где бывает много чайников?
Фарух-Лейн оторвалась от журнала о садоводстве, который читала. Когда она жила дома и у нее был сад, она по-настоящему наслаждалась этими журналами.
– Отделы кухонной посуды. Частные коллекции. Магазины подарков. А какие чайники?
– Цветные, – сказал он и нахмурился. Здесь, посреди витрин с оправами, он казался ненастоящим. Парцифаль напоминал весьма убедительный манекен в ожидании новейшей модели. – Страшные.
– Они имеют отношение к Зету?
– Примерь вот эти, детка, – сказала продавщица, вернувшаяся с очками для Парцифаля. Он позволил ей продеть дужки себе за уши. Его тело молчаливо протестовало против прикосновения чужих пальцев к своей голове.
– Как они тебе? Нравятся?
По лицу Парцифаля было ясно, что нет, совершенно не нравятся, но он бросил быстрый взгляд на Фарух-Лейн и ответил:
– Большое спасибо.
Ради нее Парцифаль Бауэр с кем-то вел себя вежливо.
Чудеса.
– Подожди, немножко подгоним, – продолжала продавщица. – И сейчас сидят неплохо, но вот увидишь, что будет!
У Парцифаля дернулся рот. Запас вежливости закончился. Он вновь покосился на Фарух-Лейн.
Та пришла на помощь.
– Вообще-то мы торопимся. У нас встреча.
Он с облегчением поднялся.
На улице, открывая дверь машины, Фарух-Лейн сказала:
– Это было очень любезно с твоей стороны. Подгоним очки, когда найдем Зета.
Влезая на пассажирское сиденье, он отрывисто и нетерпеливо ответил:
– Не знаю, будет ли время.
Они обыскали город в поисках чайников. Они ездили по барахолкам, магазинам кухонных принадлежностей, мастерским. Ничего не подходило, но ошибки подстегивали память Парцифаля, давая ему все больше и больше зацепок. Спрингфилд. Возле шоссе. Спальный район, не деловой центр.
Наконец они остановились перед домом.
Квартал был непримечательный, застроенный
