— То есть для того, чтобы научиться с вами жить, мне всего лишь придётся принять тот факт, что никто из вас не изменится? — спросил я, — вы такие, какие есть, один раз и на всю жизнь?
— Именно, принц, именно, — печально подтвердил Мизраел, — это — обратная сторона нашей силы, наше проклятие, наша карма: мы можем играть только одними и теми же картами за право играть ими сколь угодно долго и сколько угодно много раз.
— А меня… если вы хотите сделать меня драконом, — на этом моменте я запнулся, ибо в подобное мне всё ещё верилось с большим трудом, — со мной будет то же самое?
— А вот на этот вопрос у меня нет ответа, Дитрих, — в этот момент Мизраел отвернулся от меня, старательно пряча взгляд, — могу лишь сказать, что мне очень хотелось бы, чтобы это было не так…
***
Ещё два дня я приходил в себя после всех этих событий. На третий день я уже был готов идти на тренировку к господину Киртулику. Я всё же решил попытаться идти до конца, как бы мне тяжело и больно при этом не было. Однако в этот же день во время обеда Мизраел вновь попросил меня прийти в Зал Камней.
— Если вы желаете тренироваться дальше, принц, — сказал он, — мы должны убедиться, что у вас ещё остались шансы стать… да, как вы уже и сами поняли, всё это мы затеяли для того, чтобы сделать из вас дракона. Но Киртулик, увы, прав: твой духовный рост, который открыл бы возможность для этого, мог продолжаться только до тех пор, пока ты не знал всей правды о Цветах. Теперь же ты всё знаешь — и, если ситуация не изменилась с тех пор, как ты в первый раз прикоснулся к камням, все дальнейшие усилия бесполезны.
— Вообще-то, Ваше Величество, когда Гиордом уносил меня из Кошмара, то сказал, что теперь это возможно.
— Мы будем только рады, если это так, — кивнул хозяин замка, — тем не менее, нам надо убедиться.
И вот я снова стою в зале, в который меня сразу же отвели в день моего прибытия сюда.
— Ничего нового, принц, — сказал Мизраел, — просто снова ненадолго взять в руки каждый камень по очереди.
***
В этот момент Гвинелла и Карнелла увещевали Меридию покинуть комнату, в которой были бы видны результаты взаимодействия принца с камнями.
— Ма, Ба, гиблое дело затеяли, — сказала Ариадна, уже с удобством расположившаяся в одном из кресел, — она же теперь к нему привязана, она имеет право знать, что он такое.
— И что, сможешь ты его любить после того, как в душу ему заглянешь и увидишь все самое сокровенное? — спросила Карнелла, — ну дело твоё, внучка. Тебя предупредили.
Принц, не став нарушать порядок, по которому он знакомился с камнями в первый раз, взял в руки азурит
— Лазурь восьмёрка, — сказала Карнелла, — а было семь. Это интересно. Значит, ситуация и в самом деле изменилась.
Постояв какое-то время, принц снова потянулся к полупрозрачному гелиодору.
— Золото — девять, — с удовлетворением сказала Карнелла, — всё-таки молодец принц, зря я на него ополчилась в первый день. Эх, жаль, Киртулик так опростоволосился, ещё бы пару месяцев — и, кто знает, может и удалось бы его совсем сбалансировать.
— Что значит — сбалансировать? — недовольно спросила Меридия, — чтобы всех Цветов было поровну, и он вообще ничего не ощущал? Оставить его безвольной куклой без эмоций?
— Ах, внученька, — всплеснула руками Карнелла, — ну неужели ты до сих пор думаешь, что это всё, — она обвела рукой комнату, указала на принца, берущего в руки гранат, на вспыхнувшую цифру семь, — благо? Это проклятие, быть вечным рабом собственных эмоций! И лишь те, кто сбалансировал Цвета в своей душе, могут любить, мечтать, творить, сопереживать — без оглядки на то, что за всё это придётся платить болью и страданиями. Мы всего лишь хотели, чтобы принц не повторил судьбу Гиордома.
В этот момент принц, положив гранат на место, взял в руки аметист.
— Двадцать один, — сказала Карнелла, — вёе-таки мы смогли хоть чуточку убедить его раскрыться и довериться нам. Теперь будет немного проще.
Следующим в руки принца лёг мрамор.
— Серебро — двенадцать. Тоже чуть выросло. Хорошо.
Однако принц никак не желал выпускать из рук мрамор. Казалось, он пытается вслушаться в него, и лишь когда его окликнул Мизраел, он положил на место камень и взял в руки кусочек тёмно-жёлтой смолы.
— Янтарь — четырнадцать. Тоже хорошо, — удовлётворенно сказала Гвинелла, — чего было много — стало чуть меньше. Хороший прогресс.
И последним в руки принца лег тёмно-зелёный нефрит.
— Одиннадцать, — хлопнула в ладоши Карнелла, — превосходно. Восемьдесят два в сумме. Его можно учить…
***
И для меня потянулись бесконечные, тоскливые дни обучения. Я не обманулся в своих ожиданиях: Киртулик, в самом деле, на каждом занятии буквально вынимал из меня душу. Первые три занятия я только и делал, что раз за разом творил свои новые крылья. Разумеется, мои ангельские он мгновенно забраковал и принялся учить меня творить, по его словам, настоящие, то есть драконьи. К несчастью, между ними не было почти ничего общего. Структура скелета, которая использовалась для перьевого крыла, никак не подходила для кожистого. Перьевые крылья должны весить мало — и потому они могли быть полыми. С драконьим же такое не прокатывало: даже для того, чтобы манипулировать крылом с самой простейшей кожистой перепонкой, кость должна быть очень прочной. В конце концов, к исходу второго дня мне, после нескольких десятков попыток удалось создать то, что господин Киртулик охарактеризовал как: “Пока сойдёт”.
На утро третьего дня я уже по созданной заготовке сотворил свои новые крылья и по приказу господина Киртулика принялся ими размахивать. И, разумеется, после первого же взмаха они надломились, вызвав у меня вспышку боли. Я, с трудом удержавшись от крика, упал на колени, теряя над ними контроль и с трудом сдерживая слёзы.
— А теперь вспоминай, где было больно, — бесстрастно тем временем сказал Киртулик, — и делай выводы, почему это случилось.
Очень медленно
