Мысленно усмехаюсь от нелепости своих догадок. Разве станет она делиться своими переживаниями с человеком, который ещё днём оскорблял ее и люто ненавидел?
Конечно, она откажется и несомненно будет права. Но кто сказал, что я сдамся и отступлю от своей цели?
— Бетти, — прерываю долгое молчание, замечая как она вздрогнула. Кажется это первый раз, когда я назвал ее по имени. — Я не уйду из этого гребанного кабинета, пока не узнаю, что с тобой случилось. В твоих же предпочтениях рассказать мне все самой, чтобы я не вытаскивал из тебя правду сам, и ты поскорее пошла домой, подальше от моего общества.
Эти слова были самой настоящей правдой, ведь я прекрасно знал, как она не переносит мое общество и наверняка блондинка только об этом сейчас и мечтает.
Но если это правда, то почему последние слова было так грустно произносить? Почему становится так… печально при мысли, что она уйдет?
Ну-ну, это просто жалость. Как всегда проснувшаяся не вовремя.
— А если я не хочу домой? — произносит она единственную фразу, заставляя все внутри меня похолодеть. Девушка горько усмехается, отводя глаза в пол и вновь старается убрать руки, но я опять не позволяю.
— В-всмысле не хочешь? — теперь моя очередь растерянно обводить ее взглядом. Она сейчас не шутит?
— Ты же не глупый, Джагхед, — вздыхает, больше не пытаясь убрать руки. Сердце болезненно сжимается, когда я вдруг осознаю, что никогда не видел ее такой разбитой. Внутри что-то кольнуло от того, как она произнесла мое имя, но я всеми силами стараюсь не обращать на это внимания и оставить противоречивые чувства где-то глубоко.
Джагхед. Меня много кто так называл, это же, черт побери, мое имя, но почему из ее уст это прозвучало так нежно?
— Ты до сих пор считаешь меня неглупым после всего, что я успел натворить? — пускаю в ход свое самое любимое оружие — фирменные шуточки, надеясь хоть как-то разрядить обстановку и у меня почти получается: Бетти улыбается краешком губ, но в глазах все так же остаётся вселенская печаль.
— Согласна, ты тот ещё болван, — хмыкает, поддерживая мою шутку. Раньше я бы разозлился из-за такого обращения в мой адрес, а сейчас улыбка сама расплывается по лицу.
Болван. Она права. Какого черта я сейчас так улыбаюсь, хотя она вообще-то ничего приятного мне не сказала?
Но тот тон, с каким она это произнесла меня совсем не задел. Словно она говорила о погоде, такой же безобидный, не желающий задеть меня.
— Беттс, — невольно удивляюсь тому, как я ее назвал, но ничего с этим поделать не могу. Это вырвалось само. — Может ты все же расскажешь, что происходит?
Слежу за тем, как девушка опять вздрагивает, прикрывает глаза, стараясь не заплакать и сжимает ручки в кулачки. Почти сжимает. Я вовремя кладу свою ладонь поверх, не давая ей этого сделать.
Зачем бы она это ни делала, я чувствую, что так быть не должно. Зачем наносить себе физический вред?
— Я…я…просто, — запинается блондинка, вновь начиная плакать, но я не тороплю ее, внимательно слушая и кивая, тем самым подбадривая ее. — Мой отец… Он недавно начал пить и… Когда он много выпьет, то он начинает злиться.
Она останавливает свой рассказ, переводя дыхание и смущённо сводя плечи. Должно быть, ей стыдно.
В голове проносятся картинки далёкого прошлого, где мой отец тоже начинал выпивать после ухода матери, пока совсем не ушел в запой. Это были самые адские месяцы моего существования, ведь за любую провинность я получал по шее. Никто из моих друзей не знает об этом, и бог весть, как отцу вообще удалось вернуться к нормальному обращу жизни.
Он много извинялся передо мной, и я давно его простил, но сейчас воспоминания вновь нахлынули. Неужели Купер тоже приходится переживать все это?
— А когда он начинает злиться, то людям поблизости приходится несладко, — вновь горько усмехается. — Чаще всего этим человеком являюсь я.
Наступает тишина. Давящая на уши, настолько отвратительная, что хочется поскорее сказать что-нибудь, лишь бы не ощущать себя не в своей тарелке. У нас, в конце концов, одна проблема на двоих.
— Он бьёт тебя? — спрашиваю, смотря на блондинку. Сейчас очень важно не упустить ни одно движение, ни один взгляд. Она наверняка попытается соврать.
— Нет, ну… Он., — мнется, кусая губу, а затем громко выдыхает, словно набирается смелости и продолжает, — Да.
Кажется, будто сердце ухнуло в пятки. Эту хрупкую девушку избивает отец и об этом никто не знает? Сколько же ей пришлось вынести!
Чувствую непреодолимую злость на этого человека, которого и отцом не назовешь. Как он вообще мог так поступить? Ей же, черт возьми, всего четырнадцать, она даже ответить ему не может!
Но ведь и сам я не лучше.
Простая истина обухом ударила по голове. Чем я лучше этого гнилого человека? Разве что не бью девушек, но зато я также издевался над Бетти, не упуская случая задеть ее, толкнуть, обозвать.
Мудак. Только сейчас пришло осознание того, каким я был мудаком по отношению к ней. Она не заслужила всего этого!
Теперь я злюсь ещё и на себя и погружаюсь в свои мысли, совсем не замечая, что тишина после ответа девушки затянулась.
— Джаг, — тихо зовёт меня, заставляя оторваться от раздумий. — Ты в порядке?
— Это я кажется должен спросить у тебя, — чувство огромной вины как будто сдавливает мне лёгкие, отчего мне становится тяжело дышать. — Как часто он тебя бьёт? Об этом знает кто-нибудь ещё, твоя мама например?
— Моя мама боится его не меньше, — всхлипнула та, заставляя сердце болезненно сжаться уже в который раз, и я, не контролируя себя и свои действия, поднимаю девушку на руки, усаживаясь на стул, и осторожно опускаю на свои колени, прижимая к себе. Плевать. На то, что подумают другие, на то что думает моя гордость. Главное, чтобы она успокоилась.
Бетти аккуратно кладет мне на плечо голову, прижимаясь ближе, и я снова чувствую аромат приторной ванили, но он уже не отталкивает, как раньше. Обнимает меня, носом утыкаясь в шею, и я слышу, как успокаивается ее дыхание.
— Если мне очень повезёт, то я могу проскочить в свою комнату, закрыть ее на замок, и он меня не тронет, — продолжает блондинка. — Если нет, то… Уроки придется делать поздно ночью.
Истерично смеётся, а я чувствую солёную жидкость, пропитывающую мою футболку.
— Когда он в последний раз бил тебя? Покажи где, — говорю твердо, стараясь не показывать своего страха за
