— А это так?
— О, несомненно.
— Та демоническая хрень возьмет над нами верх?
— Ну, ты видел стигийца во дворе, поэтому знаешь, что так бывает. Но все куда сложней, чем тебе, наверное, говорили. Черные метки на нашей коже — это своего рода… порталы… для энергий между нашей гранью существования и другими гранями, лежащими далеко за пределами нашей…
— Порталы?
Ее палец постучал по татуировкам на моем предплечье… Нет, она опять-таки ничего такого не сделала. Она просто послала мне это прикосновение.
— Твои татуировки джен-теп связаны с шестью тайными гранями, которые вы называете «песок», «шелк» и «пламя», верно?
— Огонь, — поправил я.
— Неважно. В любом случае думай о Черной Тени как о чем-то вроде своих татуировок, только она связана с дюжинами, а может, с сотнями различных тайных граней. У большинства людей метки приходят из одной или, скажем, дюжин низших граней. Когда их Тени соприкасаются, или, как я делаю сейчас, они прикасаются к меткам на коже другого, их разумы соединяет связь на данной грани. Это звучит разумно?
— Ничуть, — ответил я.
Она убрала пальцы от моей щеки и улыбнулась мне:
— Как меня зовут?
— Диадера. Ты сказала мне это раньше, во дворе.
— Мое полное имя.
— Диадера дан Хестия, — ответил я. — Подожди… Как я…
— Какой мой любимый цвет?
Чтобы ответить, мне даже не пришлось задуматься.
— Зеленый и серебристый. Ты никак не можешь решить, какой нравится больше.
Каким-то образом я знал о ней больше, чем о множестве людей, с которыми рос. Десятки мелких деталей. Что ей нравится и что не нравится. Страхи и желания. Несколько обрывочных воспоминаний, хотя я знал, что большую часть она придержала при себе. А еще я знал, что она ничего не взяла у меня. То, что я о ней узнал, было жестом. Предложением дружбы.
— И твои метки из той же грани, что и мои? Из этой «Умбра Арканта»?
Она кивнула.
— Считается, что она — одна из граней, которые труднее всего контролировать, но я всегда могла заставить свои Тени ожить.
— Потому что ты… инспиритор?
— Именно.
Она снова прикоснулась пальцем к моим меткам.
— Теперь нам просто нужно догадаться, что ты можешь делать, Келлен джен-теп.
Становилось все легче делиться с нею мыслями.
— Ну, я страдаю сокрушительными головными болями и ужасными видениями. Это считается?
— Покажи мне.
Я покачал головой.
— Нет… Твари, которых я вижу, они… Я не собираюсь их искать.
— Жаль. У нас здесь есть девочка джен-теп по имени Сутарей, она — алакратист. Это значит, что ее метки позволяют ей дотягиваться до прошлого и являть его нам. С тобой происходит то же самое?
— Нет, если только прошлое не намного отвратнее, чем кто-либо может вспомнить.
Палец Диадеры начал скользить по линиям вокруг моего глаза.
— У тебя странные метки. Почти как колесики в замке. Может быть, ты энигматист.
— Что умеют делать энигматисты?
— Никто не знает. Если не считать пары коротких упоминаний в одной из книг аббата, никто никогда не встречал энигматиста.
Она убрала палец, что заставило меня почувствовать странное одиночество.
— Пошли, — сказала Диадера, повернувшись к ведущей с башни лестнице. — Я покажу тебе аббатство.
Я не двинулся с места. Мой разговор с аббатом обрушился на меня, напомнив, что я здесь такой же узник, как если бы меня заперли в камере.
— Думаю, для одного дня я повидал достаточно.
Она остановилась и снова повернулась ко мне, переплетя свои пальцы с моими, как будто мы знали друг друга целую вечность.
— Он всем так говорит, Келлен.
Ее лицо приобрело глубоко серьезное выражение, явно не подходящее к ее чертам.
— «Ты умрешь, ты знаешь? Ты будешь с этим бороться, подумаешь, что подчинил ее, но Черная Тень все равно заберет тебя, сын мой. Ты умрешь. Умрешь. Умрешь. Умрешь».
Я всеми силами пытался удержаться и все-таки невольно расхохотался. А расхохотавшись, не сумел остановиться — даже когда смех перешел в никчемные слезы, и всхлипывания сотрясли меня так, что я поскользнулся и шлепнулся на задницу, ощутив острую боль в спине там, где ударился о ступеньку. И даже тогда я не смог остановиться.
Рейчис был мертв. Я бросил его. За целую жизнь осознания своей бесполезности я никогда еще не чувствовал себя таким беспомощным, как сейчас.
Диадера обняла меня, неуклюже опустившись рядом со мной на колени.
— Все в порядке, Келлен. Я знаю. Я знаю, каково это. Но я даю слово, что теперь у тебя все пойдет по-другому.
— По-другому — это как?
Она взяла меня за руку и приложила ее к своей щеке. Кончики моих пальцев коснулись ее меток, и странная связь между нами снова воспламенилась. Потом Диадера посмотрела на меня своими бледно-зелеными глазами, и, клянусь, она могла бы сказать все, что угодно, и я бы ей поверил, даже если бы она не выбрала те слова, которые мне больше всего хотелось услышать с того дня, как я покинул территории джен-теп.
— Ты теперь дома, Келлен.
Глава 20
ПРИГЛАШЕНИЕ
Диадера повела меня за руку вниз по винтовой лестнице башни. В конце изогнутой прихожей на третьей площадке она показала на полуоткрытую дверь.
— Это комната для гостей аббатства, — сказала она и добавила: — Если ты хочешь поспать.
Я мог бы поклясться, что слышал, как под конец она слегка повысила голос, как будто задавала вопрос. На секунду уголок ее рта приподнялся в улыбке. Или нет? К тому времени я был так измучен и у меня так мутилось перед глазами, что мне это могло просто привидеться.
Однако стоит провести достаточно ночей в тавернах для путешественников, и вы узнаете, когда люди говорят: «Если ты хочешь поспать», иногда они спрашивают, устал ли ты, а в других случаях — не хотел бы ты спать с ними. Мой народ считает, что намеки — удел поэтов, актеров и прочих презренных типов, поэтому я не очень хорошо разбираюсь в намеках.
Фериус Перфекс однажды продемонстрировала, как простое приветствие, такое как «ну, привет», может передать аж двенадцать различных намеков, от легкой незаинтересованности до откровенной непристойности. Так какой из них я услышал сейчас?
