Он уставился на сцену с неподдельным интересом.
Несколько энтузиастов-любителей с помощью электромонтера были заняты установкой аппаратуры мага. Пианино пришлось отодвинуть, чтобы освободить место для большого ящика, и публика с любопытством наблюдала, как соединяли кабели и размещали различные ярко раскрашенные шкафы и коробки.
Маг сам руководил операцией из-за ширмы. Когда последний рабочий сцены ушел, он вышел и церемонно поклонился.
Он был высок для японца, темнокож, с умным маленьким лицом.
Мистер Барбер слегка подтолкнул молодого человека.
— Старый Лобетт не позволяет своим неприятностям помешать ему развлекаться, не так ли? — заметил он, взглянув туда, где человек, являвшийся предметом многочисленных пересудов, сидел, подавшись вперед, на своем стуле. Его живой интерес и волнение были почти детскими, и вскоре неудовлетворенный тем, как ему видно сцену, он оставил свое место и прошел в первый ряд. Собеседник мистера Барбера никак это не прокомментировал. Он, по-видимому, был поглощен своей любимой мышкой и поднял ее, очевидно, с тем, чтобы позволить ей наблюдать представление.
Маг начал с одного или двух жонглерских трюков, сопровождая каждый номер короткими репризами.
— Очень умно, очень умно, — прошептал мистер Барбер своим зычным голосом. — Говорят, эти трюки переходят по наследству из рода в род, от одного поколения к другому. Думаю, я и сам мог бы проделать нечто подобное с помощью зеркал…
Его сосед не ответил. Он сидел, выпрямившись, пристально глядя на сцену через свои сильные очки.
Тем временем Сатсума с удивительной ловкостью «произвел» уток, золотых рыбок, голубей и даже пару японок.
Ему восторженно аплодировали, а старый Лобетт был явно очарован.
Наконец маг подошел к краю сцены и сделал объявление, которое всегда предшествовало его наиболее знаменитому фокусу:
— Леди и джентльмены, — начал он, — исключительно благодаря любезному содействию электриков корабля я могу показать вам этот трюк — наиболее замечательный из тех, что я когда-либо делал.
Он отступил на шаг или два и слегка постучал по огромному ящику, который занимал большую часть сцены, дотронулся до кнопки, скрытой в лепном украшении, и ящик осветился, засиял, пламенея в пересекающихся лучах света.
Японец лучезарно улыбнулся публике.
— С помощью этого ящика, — сказал он, — я заставлю исчезнуть не только одного из моих ассистентов, но любого из вас, кто выйдет и поможет мне, — он сделал паузу, чтобы смысл сказанного полностью дошел до публики. — Я заставлю их исчезнуть и снова появиться, — продолжал он. — И если после опыта кто-нибудь из них сможет объяснить, как было совершено чудо, тогда, — с торжественным жестом сказал он, — я брошусь в море!
Он подождал, пока затих вежливый смех, и затем оживленно продолжал.
— Кто подойдет первым? Вы, сэр, вы? — добавил он, указывая на мистера Барбера, который был наиболее бросающейся в глаза фигурой.
Турок покачал головой и засмеялся.
— О нет, мой мальчик! Нет, я слишком стар для таких приключений!
Японец улыбнулся и отошел. Однако бледный молодой человек в очках вскочил.
— Я исчезну, — сказал он. — Думаю, Хэйг тоже хотел бы, — шепнул он восточному человеку.
Он стремительно пошел вперед, но остановился, так как возникла какая-то заминка. Судья Лобетт, несмотря на явное неодобрение сына, был уже на ступеньках, ведущих на сцену. Завидев молодого человека, он остановился тоже, и теперь оба стояли в нерешительности. Маг, выйдя вперед, позвал их обоих на сцену.
— Один за другим, — непринужденно сказал он. — Тот, кто пришел первым, будет обслужен первым.
Он помог судье подняться на сцену, но бледный молодой человек не отступал.
— Послушайте, — нервно сказал он, — может быть, вы не станете возражать, чтобы мой мышонок был первым?
Он протянул вперед белую мышь, а публика, думая, что это заранее подготовленная комическая вставка, благодушно хихикала.
Сатсума также улыбнулся; но, видимо, его английский не позволил ему понять эту ситуацию, и он, не обращая внимания на молодого человека, повел судью Лобетта к ящику.
— Хэйг, — громко заявил молодой человек, — будет более чем разочарован, если ему не разрешат пойти первым. Сегодня его день рождения, и ему было обещано все самое лучшее! Конечно, сэр, — продолжал он, обращаясь к старику, — вы не захотите лишить моего юного друга удовольствия в день его рождения?
Судья Лобетт удовлетворился тем, что смотрел на молодого человека в течение нескольких секунд с медленной холодной улыбкой, но тот казался ничуть не смущенным.
Тем временем Сатсума под туш оркестра дотронулся до ящика своим жезлом, и двери распахнулись, обнаружив похожую на сейф обшитую изнутри металлом кабину, чьи решетчатые стенки сияли в ярком свете.
— Теперь, леди и джентльмены, — сказал маг, поворачиваясь к публике, — я приглашу этого джентльмена, — он указал на судью, — войти сюда. Затем я закрою двери. Когда я раскрою их снова, его не будет, он исчезнет. Вы сможете обыскать весь корабль, леди и джентльмены, сцену, под сценой — вы не найдете его нигде! Затем я закрою двери еще раз. Еще раз они распахнутся, и этот джентльмен снова будет в кабине, целым и невредимым. Более того, он не сможет рассказать вам, где находился. Теперь, сэр, будьте любезны.
— Что? — воскликнул неугомонный молодой человек, устремляясь вперед с выражением ужаса в глазах. — Неужели Хэйг не будет первым? Вы собираетесь разочаровать его?..
Публика начала беспокоиться, и Лобетт обратился к назойливому молодому человеку слегка раздраженно:
— Я не знаю, кто вы, сэр, — сказал он низким голосом, — но вы надоедливы. Я по-настоящему заинтересован в этом эксперименте и, думаю, остальные тоже. Идите и играйте с вашей мышкой на палубе, сэр.
Он повернулся и направился к кабине, двери которой были широко открыты. Человек, который к этому моменту рассматривался всеми как источник раздражения, казалось, вдруг потерял всякое чувство приличия. Со злобным восклицанием он оттолкнул локтем судью и, прежде чем маг смог остановить его, бросил мышонка на сверкающий пол кабины.
Затем он резко отступил назад. Раздалось тонкое шипение, однако достаточно громкое, чтобы быть слышным публике: отвратительный, ужасный звук.
На какой-то момент все в салоне затаили дыхание. Конвульсивно извиваясь на полированной стальной решетке, мышь чернела и съеживалась прямо на глазах.
Зрители оцепенели.
Значение этого чрезвычайного происшествия медленно прояснялось. Мужчины на сцене, к которым происходящее имело непосредственное отношение, одеревенели от ужаса.
Марлоу Лобетт пришел в себя первым. Одним прыжком он оказался на сцене рядом с отцом, глядя на обугленное тело на полу кабины.
Именно в этот момент бледный молодой человек в очках, очевидно, впервые осознав ситуацию, издал вопль горя и изумления:
— О, мой бедный Хэйг! Что с ним случилось? Что с ним случилось? — он наклонился вперед, всматриваясь в кабину.
— Осторожнее, дурак! — голос судьи Лобетта был неузнаваем, когда он схватил молодого человека за воротник и дернул его назад. — Вы что, не видите? Эта кабина находится под напряжением. Ваш мышонок
