Раздалась мелодичная трель второго звонка, и фигура довольно резво метнулась к дверям, пропадая из поля нашего зрения.
– Когда им нужно, овцы могут развивать приличную скорость на коротких расстояниях. Что ж, нам пора в зал, опера ждать не будет.
– Но, сэр, разве мы не попытаемся найти её и…
– Вот именно, проблема в этом самом «и», – щёлкнул меня по носу Лис, оставляя на столике несколько монет. – Мы не знаем, кто она, не имеем никаких улик и не способны предъявить ей ничего весомого, кроме невнятных подозрений. Разве что ткнуть носом в мой безнадёжно испорченный цилиндр, весьма недешёвый, кстати. Но толку с того?
– То есть будем ждать, пока она вас убьёт?
– Будем наслаждаться оперой! – Мистер Ренар замурлыкал незнакомый мне мотивчик и, отстукивая его тростью, не оборачиваясь, пошёл по коридору.
Наслаждаться оперой, когда в нас стреляют и, быть может, попытаются убить прямо здесь, в театре… Как это на него похоже! Ничего не предпринимать, беззаботно размахивая пышным хвостом, и даже при явной угрозе для собственной жизни не пытаться привлечь полицию. На него тут охотятся, и уж никак не безобидная овечка, там кто-то другой, страшнее и злее, я уверен.
Почему он бездействует? Может, стоит напомнить, что на линии огня можем оказаться мы оба? А я-то как раз против! Категорически против! Но сейчас мне не оставалось ничего, кроме как, скрипя зубами, послушно плестись следом. И, лишь войдя в сияющий тысячами огней зал, я мгновенно забыл обо всём…
Над нами горела хрустальная электрическая люстра мощностью в тысячи ватт. Если предположить, что такая громадина рухнет в партер, то раненых точно не будет, только трупы! Лишний раз тревожить семейного доктора смысла нет, в театр лучше сразу приходить с завещанием. Три яруса рядов поднимались вверх, красные бархатные кресла, богатая отделка балконов алебастровой лепниной с позолотой слепила глаза.
Под мягкую, ненавязчивую мелодию скрипки зрители рассаживались по своим местам, свет медленно гас. Мы успели занять ложу бельэтажа справа, едва ли не нависающую над сценой, а буквально через минуту раздался третий звонок, оповещающий о начале спектакля. Я с наслаждением откинулся в большущем удобном кресле с подлокотниками и на мгновение зажмурился, предвкушая открытие нового чуда.
Музыка становилась всё более размытой и хаотической, к одинокой скрипке незаметно приплетались валторны, виолончели, барабаны и флейта. Видимо, оркестр готовился к вступлению, а потом повисла резкая многозначительная тишина. Она тянулась бесконечно долго. Наверное, целую минуту, пока жаждущий зал не взорвался ободряющими аплодисментами! Я открыл глаза.
– Занавес!
Грянула маршевая музыка, тяжёлые багрово-синие портьеры разошлись в разные стороны, открывая для всех сцену. Грандиозные декорации эпохи Возрождения, Италия, пир в благородном семействе герцога Мантуанского, танцующие пары в старинных платьях, а между ними шныряет пошловатой походкой кривляющийся горбун в современном белом фраке и котелке.
Как я понял, эклектика – это и есть «экспериментальная режиссёрская версия», а тот самый шут, который, весь в белом, натужно хохоча, старался угодить красавцу-герцогу, прилюдно оскорбляя возрастного графа Чепрано и прочих именитый гостей, и есть Риголетто.
Я плохо понимаю итальянский, но мой учитель заботливо переводил мне на ухо, едва ли не нота в ноту. Видимо, уж он-то не раз слышал эту оперу.
– Будь внимателен, мой мальчик. Хор поёт:
Как весел наш герцог,Шалун и проказник,Устроил себе замечательный праздник!– А вот тут вступает саркастический шут Риголетто. На стороне герцога, разумеется.
Да разве что не так? Вот новости, право!Ведь девкам и картам он предан исправно.Зато и в сраженьях настроен он грозно,Осаду графини проводит серьёзно.И мужу её он наставит рога…– Хор, дружно:
О да, ха-ха! О да, ха-ха! Недалеко и до греха!Ха-ха-ха! Рога-а-а!– Сэр, я думал, что Риголетто – трагический персонаж?
– В целом так и есть. Но это будет понятно позднее, когда он окончательно потеряет берега и зарвётся. А сейчас просто слушай.
Ну, слушать нам всем пришлось недолго. На очередной арии горбатый шут, уже успевший переодеться и в шутовском колпаке, после того как он остался один на сцене, проводив наёмного убийцу Спарафучиле, почему-то одетого в женское платье и предлагавшего ему свои киллерские услуги, вдруг резко впал в самобичевание:
Одним с убийцей жалим жалом,Я словом бью, а он кинжалом!Но сколь же разная стезя,Красавец он, горбатый я…Людская злоба, рок природы,Меня вы создали уродом,Мерзавцем, подлецом, скотиной,Достойным лишь петли и гильотины!Проклятье – развлекать всю эту свору!Проклятье – быть для них шутом придворным!Но, как сказал один прохожий,«Чого ж нэ зробишь та за гроши?!».И вот именно в этот полный трагизма и душевной боли момент позади горбатого шута вдруг возникла маленькая тёмная фигурка, выскользнувшая из-под итальянских декораций. Электрический длинноствольный револьвер Смита-Вессона упёрся в поясницу главного героя, а потом тихий, но твёрдый голосок с характерным акцентом потребовал:
– Ре-енар, спускайте-есь или я убью е-его!
Музыка стихла на какой-то невнятной полупридушенной индюшачьей ноте, словно бы валторну засунули в тыл африканского бегемота, а слон безуспешно пытался вытащить её хоботом.
Над залом пронёсся лёгкий вздох недоумения. Нет, все прекрасно понимали, что пришли на экспериментальную постановку, но всё-таки некоторые разъяснения не помешали бы даже мне.
– Майкл, оставайся здесь, – шёпотом попросил мой учитель, без раздумий вставая на край балкона и ловким кувырком спрыгивая на сцену.
– Я с вами, сэр!
Увы, мой рыцарский порыв всё ещё не соответствовал мощи моих подростковых мышц, поэтому, в длинном прыжке не долетев до сцены, я кубарем скатился прямо в оркестровую яму. Где, кажется, немножечко придавил дирижёра из «близких к природе». Или нет, не немножечко.
В общем, скорее всего, я весьма серьёзно рухнул ему на голову. Большой полуслепой крот, даже не пытаясь найти упавшие очки, обложил меня крепким бельгийским матом и, сломав о колено палочку, вышел из оркестра в зал. Который вдруг взорвался аплодисментами!
– Экспериментальная версия! Браво, браво!
Меж тем мой учитель подарил мне сверху ободряющий взгляд и, приняв горделивую позу с опорой на трость, встал на сцене.
– Вы жаждали меня?
Он совершенно правильно обозначил тему, и миловидная чернолицая овца в кудряшках белоснежной шерсти откинула плотный капюшон с головы:
– Я жажду ме-ести!
– Вы с Корсики?
– Да!
Эй, а вам не важно тут, что опера идёт?Что Риголетто суд Господний ждёт?Судьба его страшна, и где мораль, не знаю.Но ролью этой я живу и умира-аю-у… –неожиданно подал голос перепуганный тенор, который, видимо, настолько сжился с театром, что уже и не мог говорить нормальным человеческим языком. Станиславский, убейте его…
Я тоже несколько нервно вскочил на ноги, неловко размахивая руками, как вдруг мелкой дробью застучали барабаны. Не понял, неужели это они из-за меня? Я же не дирижёр, Я вообще тут случайно, не надо так уж сразу всё принимать всерьёз.
Резко подняв вверх правую руку в знак протеста, я понял, что барабаны мигом смолкли. Чисто ради эксперимента поднял левую, в ответ осторожно запиликали скрипки. Я покаянно опустил голову, заиграл контрабас. Театральный зал вновь разразился шумными аплодисментами. Кажется, оркестр всё-таки нашёл себе нового дирижёра. Пресвятой же электрод Аквинский…
О, чем
