Наконец и этот этап пройден. Легкая дрожь, сначала едва ощутимая и почти незаметная на фоне гула, становится явной, усиливается и превращается в равномерную вибрацию. Все, кто до этого времени стоял на ногах, теперь предпочитают занять такие же кресла, как то, в котором сижу я. Атиус опускается в соседнее.
— Ты ведь еще не поднималась в космос? — интересуется, устраиваясь удобнее. — Это не страшно, — зачем-то успокаивает, когда я отрицательно качаю головой.
А я и не боюсь. И вовсе не поэтому никогда не улетала с Рооотона. Просто папа убедил маму, что у нее не проявились способности ипериан именно потому, что она слишком много в молодости путешествовала. Вот кого-кого, а ее было не удержать. Свою бабушку на Зогге она чуть ли не каждый год навещала, для этого даже специальную надводную станцию-город построили. И на Рооотон до свадьбы прилетала дважды, когда тот присоединился к империи. То есть вывод отец сделал простой: чтобы я могла видеть как все рооотонцы и у меня развились способности к ночному видению, покидать планету до совершеннолетия мне нельзя. По факту вышло, что он ошибся, но ведь, как говорится, не проверишь — не узнаешь. А мама папу любила и с ним единственным никогда не спорила.
Вот только рассказывать все это Атиусу я не собираюсь. Не тот у нас уровень отношений, чтобы я могла альбиносу доверять. Поэтому просто мило ему улыбаюсь, надеясь, что он сочтет это благодарностью за заботу и морально успокоится.
А когда корабль вздрагивает и ускорением нас вжимает в кресла, я во все глаза смотрю на развернувшуюся на экране объемную картинку заполненного звездами космического пространства. Совсем черная планета, сопровождаемая тремя столь же темными спутниками, сдвигается в сторону, а вдали появляется крошечный, но более яркий Поорс. Рооотон сейчас от него в самой дальней точке орбиты и движется очень медленно. А когда приблизится к светилу, разгонится и стремительно пронесется мимо, чтобы не сгореть и как можно скорее оказаться в спасительной холодной тьме.
Вот и моя жизнь с появлением цессянина стремительно набирает скорость. Он не хуже звезды притягивает к себе!
И ведь, если не успею проскочить мимо, захватит тяготением, заставит вокруг себя вращаться, так же как и свою будущую жену, и уже не отпустит. А я хочу быть любимой и единственной, а не беспросветно влюбленной, на вторых ролях и зависимой от него! И все-все ради этого сделаю!
Где же ты, мое настоящее счастье? Я иду тебя искать!
ГЛАВА 2
Шесть, семь, восемь, девять, десять, мне б кого-нибудь приметить
— Шесть дней? Так быстро?
— Это не слишком быстро.
— Но ведь тридцать световых лет…
— Скоростной рейдер-одиночка преодолел бы их за шесть часов. Но он маленький, а я больше всего ценю комфорт. Поэтому мы летим на крейсере. К тому же нам некуда торопиться.
Лекцию я выслушиваю терпеливо и более не перебиваю. Во-первых, Атиус и так сказал то, что я хотела узнать, а во-вторых, идти рядом с ним сложно и сосредоточению этот процесс не способствует. Шаги у цессянина большие, мне приходится делать два, а иногда и три на его один.
Хорошо, что наша цель не так далека — из ангара, где пришвартовался транспортный корабль, до жилых отсеков нас доставило устройство, похожее на коротенькую скользушку, а сектор, где мне предстояло поселиться, находился всего в паре минут ходьбы от входа.
Любопытный дизайн у цессянского корабля. Проем, закрытый все той же полупрозрачной, растекающейся в стороны пленкой. За ним помещение, заполненное голубовато-зеленым светом, растениями и мягкими диванами. От него начинаются несколько широких коридоров, расходящихся радиальными лучами.
В один из них Атиус меня и провожает. Предупредительно показывает, как открывать проем, заходит следом, ждет, пока я освоюсь в новом для меня интерьере. Необычно светлом, слепяще-белоснежном, изобилующем отражающими поверхностями, плавными линиями и упругими материалами.
— Нравится?
— Здесь очень… светло. — Стараюсь ответить деликатно, хотя приходится щуриться и отворачиваться от рождающихся со всех сторон ярких бликов. Оказывается, сложно выносить столько света сразу.
— Освещение можно делать мягче.
Одно быстрое скользящее движение его ладони по стене, и, к моему невероятному облегчению, смотреть становится легче.
— Да и каюту можешь выбрать в другой цветовой гамме, если такая не устраивает, — продолжает принц. — Просто это оформление мое любимое, а ты, когда мы обсуждали в твоей комнате яркость света, сказала, что нормально его воспринимаешь. Вот я и подумал… — Он разводит руками и заканчивает: — Извини, если ошибся.
— Да, я говорила, — соглашаюсь, осознав, насколько была беспечна в своих высказываниях. — Но не думала, что его будет так много. Мне нужно время, чтобы привыкнуть.
Осматриваю помещение снова, подсознательно ощущая какую-то неправильность. Только в чем она? В том, как нелепо я смотрюсь в своем черном платье на этом белом фоне? Или в тех словах, что он сказал?
Прислушиваюсь к ощущениям и соображаю — второе. Они ведь звучат как намек!
— Атиус, если эта каюта вам нравится, вы ее и занимайте, а меня поселите в другую, — делаю вид, что я его не поняла.
— Я надеялся, что ты разделишь со мной… — Принц на мгновение замолкает, словно задумывается. И у меня рождается нехорошее предчувствие, что он сейчас скажет «эту комнату». Но слышу иное: — Мои вкусы. Однако настаивать не буду. Может, со временем твои предпочтения изменятся.
В итоге оказываюсь я в каюте иного дизайна, расположенной рядом с первой. Да, тоже светлой, оформленной в приятных оттенках желтого и зеленого. Бледных, но все же более привычных, нежели экстремально-белый. Хотя и не столь ярких, как те, что любят ипериане.
Заверив цессянина, что здесь мне будет вполне комфортно, я с нетерпением жду, когда он уйдет. День был насыщенный, долгий. Хочется уже привести себя в порядок. С вещами разобраться. Поесть. И отдохнуть.
