Джулитта, проявив неожиданный такт, не стала приставать с вопросами пока я удовлетворял себя желудочно, а делилась местными новостями. Новости, к сожалению, были не очень радостные. Как оказалось, я и Россини были не единственными жертвами увлечения мастером пиротехникой. Были и другие пострадавшие, как при взрыве, так и при тушении пожара.
- Оттано... помнишь, такой, вроде злой всегда ходил, левая рука у него не гнулась ещё? Они с Мериньо как раз чего-то длинное на носилках мессеру Джиованни несли, Оттано аккурат в дом зашёл, а Мериньо ещё нет, так Оттано оттуда и вынесло, только порваного всего, словно куклу тряпичную. Мериньо телом с ног сбило, а Оттано всё... уже и неживой. Это я сама видела, я ж вот тут вот была, у окна стояла, и видела. Вот всё-всё видела. За один миг всё случилось. Словно из ада самого пыхнуло, да так, что ярче солнца. А уж гром-то какой был! Не иначе, сам враг рода человеческого бесновался. Я в жизни ничего громче не слыхивала... Мериньо встаёт - и весь кровью облитый, а у самого-то ни царапины... Луто, ну, скотник, ты с ним поругался два месяца назад, он к Титте уходил, а ты ему сказал телегу запрячь через час, а он забыл... так когда грохнуло - у него со стены вилы сорвало - и прямо в живот ему! Ну, этого я, конечно не видела, это Смирро рассказывал. Вот ведь как Господь распорядился, и нарочно-то не сделаешь, а оно вона как. Пока жив, но из дырки гной пошёл, Фурелла говорит, нехорошо это. А вот Милвио уже лучше. Первые дни-то, как в себя пришёл, после того, как его в пожаре горящим бревном приложило, всё кричал, как кричал-то, аж страшно было. И днём кричал, и ночью. Пожёгся сильно. А вот уж несколько дней, как молчит. Авось да выживет, а то мужчин-то мало осталось. Слава Всевышнему, мой Гримальдо тогда в городе был, синьору продукты возил, а то может тоже... - она испуганно перекрестилась. - И Чедонио схоронили уже, и Баццо. Только они так обгорели, что и не узнать, кто есть кто. Так и схоронили. Падре, правда, долго сомневался, как хоронить, но что ж делать-то? Поименовал рабами Божьими, да и отпел...
Имена, имена, ничего не говорящие мне имена... Не могу я помнить ни Оттано, ни Баццо. Не было меня тут. Не ругался я с Луто два месяца назад. Я тогда в другом мире и в другой жизни был. Тут был Ружеро, но он уже ничего не вспомнит. Он тоже в этом печальном списке ушедших. Вот только ни отпеть, ни помолиться за него, ни даже пожалеть его посмертно некому. Стёрт оказался пацанёнок навсегда и бесследно, словно морозный узор со стекла. Только этот момент для меня и сентиментален, поскольку Ружеро, как ни крути, не чужой мне, я в его теле живу, а вот остальных я никак не знал, а потому и скорби никакой в моём сердце не было. Какие-то люди перестали жить. Ну и? Что нового?
Но имена эти не совсем для меня бесполезны. Имена эти говорят мне, что были, были помощники у мастера и помимо меня. Оттано что-то длинное - опаньки! - в мастерскую заносил, Баццо и... кто-то ещё со странным именем на "Ч" явно внутри были на момент взрыва; Мериньо, Маджио и ещё один товарищ с незапоминаемым именем тоже участвовали... Может, и ещё кто-то найдётся. Живём!
Сам того не заметив я смолотил всё, что было в корзинке; всё, что женщина приготовила на обед взрослому мужику. И только не нашарив очередной кусок копчёного мяса, я понял, что в первый раз в жизни (в этой жизни) я поел вкусно и вдоволь. Хороший такой завтрак получился. Моему ошалевшему от нежданного счастья организму тут же захотелось закономерного в моём мире продолжения: прилечь и немножко так смежить веки. На предмет профилактики нервных стрессов и сердечных болезней. Увы. Век был не тот и дневной сон в деревнях пока не практиковался. Да и некогда мне было. Мне надо тут побыстрее заканчивать и возвращаться в город, ибо Фарината Фаринатой, а неспокойно как-то. Что там с девочками?
- Много народу пострадало, - выразил я участие. Оно и для отношений, и для разговора полезно.
- Ох, много. - Джулитта скрутила тесто в круглый и гладкий ком, и стала очищать от него руки. - И здоровые мужчины все. Что теперь жёнам-то их делать?
- Что, совсем плохо будет?
- Ну, с голоду, даст Бог, не помрут. Однако у каждой семьи хозяйство было, одной не удержать, если дети малые ещё. В контадо продать было бы можно, а тут кому? Тут только люди синьора живут. Так вот. Скотину жалко. Порежут.
- А на сторону продать? Скотину-то.
- На какую сторону?
- Ну, в другую деревню. Или в город.
- Кто поведёт-то? Если одна с малыми детьми осталась? Это-ж только перегонять несколько дней, да пока там, да обратно... Было б народу побольше, так договорились бы с кем, кого подрядить на торг поехать, а так-то теперь с кем договоришься? Все при деле, у всех, вона, рук не хватает. Так и на синьора ещё отработать... Нет, - она вздохнула. - Порежут. А вот тогда к зиме плохо будет. Ни сыра, ни масла. Голодно.
- Ну, может, хозяин поможет как-то...
- Поможет, - она кивнула. - Если не всё заберёт.
- Всё? Что, прям вот всё забирает? Это как это?
- Так зерно и масло-то всегда почитай до дна выбирает, а остальное-то, вино, или там мясо, то когда как. А ежели нужда у него какая, так совсем только-только до весны дожить остаётся. А уж будет у синьора в этом году нужда, или нет - нам не ведомо.
- Дела... - И так, оказывается, может быть. Фарината-то, кажется, того... Не того он. Не совсем белый. А может даже и не пушистый. И до идей меценатства пока не доразвился. Последнее может и не заберёт, а может и заберёт. Как фишка ляжет. И на загибающихся от голода
